– А можно занести в вахтенный журнал – «За время моего
дежурства неоднократно подвергалась обстрелу циничными взглядами с капитанского
мостика»?
– Нельзя, – сказал Мазур, перекатившись поближе. –
Вахтенный журнал имеет право вести лишь капитан, а он, милая, первый после
Бога... Давай лучше проверим твои штурманские способности. Как думаешь, вон тот
бережок подходит для стоянки? С целью кренгования?
[1]
– Я ваших морских ругательств не понимаю, сэр... Но ввиду
того что сопровождающие их взгляды заставляют подумать, будто речь идет вовсе
не о штурманских способностях, прошу не отвлекать рулевого. Иначе подвернется
какой-нибудь риф... Что во мне, в конце концов, такого, вызывающего нездоровое
вожделение?
– Коса, конечно, – сказал Мазур. – Мы, морской
люд, поголовно фетишисты...
Ольга фыркнула и перекинула косу на другое плечо, подальше
от его ладони. Золотая коса и в самом деле была знатная – падала ниже пояса,
струилась по бледно-желтой палубе из кедровых дощечек. Собственно, с косы все и
началось – когда моряк при полном параде подошел на Невском к девушке в светлом
плаще и спросил: «А коса, правда, настоящая?». Ольга потом, смеясь,
рассказывала, что слышала эту банальность сто раз в жизни, но в глазах морского
волка светилось столь детское изумление... Мазур слово «детское» решительно
опротестовал. Ольга протест приняла, но призналась, что ее заинтриговала вторая
фраза морячка, уже не банальная: «А как бы это смотрелось под водой...» Мазур
пожалел, что не выдалось времени научить ее плавать с аквалангом. Под водой ее
распущенные волосы и в самом деле смотрелись бы по-русалочьи – волна
золотистого пламени, где-нибудь на просвеченном солнцем мелководье Эль-Бахлака,
стройная фигурка, ритмично изгибаясь, скользит мимо коралловых рифов, стелется
невесомо золотая волна... Благо в Эль-Бахлаке, говорят, нынче благолепие. Залив
давно протралили, избавив от всех мин, на берегу понастроили отелей, пенят
лазурь водные мотоциклы, мельтешат загорелые тела, и все давно забыли, что
когда-то там столкнули в кровавой грызне своих пешек две сверхдержавы, что в
паре миль на норд-ост от залива, где глубина, лежат на дне две крохотных
подлодки и белеют черепа боевых пловцов, «морских львов» и «морских дьяволов»,
а военного порта, из-за которого резали друг другу глотки подводные
профессионалы, давно уже нет. И полковнику Касему разрядил в спину пистолет
собственный адъютант, генерал Барадж держит роскошный отель в Ла-Валетте, а
генерал Асади обитает на крохотной дачке под Москвой, где все соседи считают
его отошедшим от дел азербайджанским торговцем фруктами. Итог как итог, не хуже
и не лучше многих других...
– Знаю я твой фетиш, – сказала Ольга. –
Адмиральские погончики, а?
– Ну, это, конечно, не фетиш, однако было бы неплохо, –
сказал Мазур, лениво теребя распушенный кончик косы. – Самое, знаешь ли,
пикантное и неопределенное – это болтаться меж тремя-звездами-двумя-просветами
и первой звездой на погоне без просветов... Неописуемое ощущение.
– А тебе могут дать?
– А кто их знает, – сказал Мазур. – Я ж говорю –
неопределенность полнейшая.
Могут и дать, подумал он. Если успешно пройдет «Меч-рыба».
Были смутные намеки. Очень уж кому-то нужна эта подводная кастрюля...
– Заманчиво, – сказала Ольга. – И я, выходит, буду
– юная адмиральша?
– Шевели румпелем, адмиральша, – сказал Мазур. –
Даже если будешь – это, увы, не старые времена. Вот чего я не могу простить
Ельцину, так это полумер – коли уж вернули андреевский флаг, можно было и
дальше пойти, вернуть адмиральских орлов на погоны. Совсем другое дело –
черный орел...
– Это и называется – мужские игрушки?
– Ага. Так жить веселее, – сказал Мазур
серьезно. – А то ведь осенью будет двадцать пять лет, как украшаю
своей персоной флот. Жуткая цифра, если подумать. Тебя еще и в проекте не было,
адмиральша.
– Ага, тебе хорошо, – сказала молодая жена с
непознаваемой женской логикой. – Тебе-то уже е с т ь сорок
с хвостиком, и выглядишь прекрасно. А тут сиди и гадай, какая ты будешь в
сорок... Страшно же.
– Не кокетничай.
– Руки, сэр! Иначе придется сунуть письмо в бутылку и
пустить по реке: «Пристают, добродетель под угрозой, прошу помощи. Борт
«Ихтиандра» и так далее...» Слушай, Мазур, а в этом плавании есть высший
философский смысл? Отчего-то же ты не стал сплавляться по какой-нибудь Мане,
где перекаты и пороги... Ты меня прости, но вот так вот плыть – выходит даже
безопаснее, чем у Гека Финна с негром Джимом. Им хоть авантюристы попадались,
пароход ночью мог протаранить... А мы плывем себе, заранее зная, что не будет
ни порогов, ни пиратов... А ночью у берега болтаемся. Так есть тут философия
или как?
– А, пожалуй, – сказал Мазур, подумав. – Ты
понимаешь, я перед отпуском вдруг поймал себя на простой, как колун, мысли –
сообразил, что все эти годы плыл к у д а-т о. Куда пошлют.
К конкретной цели. И захотелось старому дураку проплыть просто так. Чтобы не
было ни спешки, ни цели.
– То-то я и смотрю, ты балдеешь от самого процесса... А
вообще, в этом что-то есть. Подвести философскую базу?
– Не надо, – сказал Мазур. – И так хорошо. Я и без
того знаю, что ты интеллектуалка. Как тебе тайга?
– Ну я же старая туристка...
– Европейской части Союза ССР, как это звалось в старые
времена. Тут тебе не Селигер с Онегой...
– Вообще-то, верно. – Она оглянулась на величественный
берег. – Только, извини, я как-то до сих пор не могу проникнуться... Лес и
лес. Разве что гораздо больше сосен и разных прочих кедров. Правда, очень уж
его много... А если пешком – опасно?
– Не особенно, – подумав, сказал Мазур. – Я,
правда, сам давненько уж не ходил на приличные концы, но в детстве всю тайгу
возле деревни облазил. Тайга в августе – штука нестрашная и где-то даже уютная.
Грибов масса, ягоды, сама видела, орех подошел. Зверь сытый, не дергается.
Главное – не заблудиться. И были бы ноги здоровые. Вот если заблудишься или
ногу сломаешь – молись за упокой. Дивизия не найдет.
– А снежный человек тут есть?
– Был когда-то, – серьезно сказал Мазур. – До
войны частенько попадался, а потом, видимо, помаленьку стал вымирать. В
пятидесятые еще встречали под Кежмой...
– И молчали?! – возмутилась Ольга. (Она на этом пункте
имела легонький бзик и даже переписывалась с самой Быковой).
– А что, в сельсовет заявлять? – хмыкнул Мазур. –
Жил себе и жил, чего ему мешать?
Он обернулся, заслышав вверху тихий мерный стрекот. Высоко
над тайгой шел вертолет, похоже, военный – зелено-пятнистый. Он проплыл в
чистом голубом небе почти параллельным курсом и исчез далеко впереди.
Мазур, признаться, вертолеты недолюбливал. Очень уж
пакостный враг боевого пловца – вертолет. В особенности если на нем стоит
кое-какая аппаратура. Деваться от него некуда, а он может тебя глушить
обстоятельно и со вкусом. Перебедовал такое лишь однажды, но хватит на всю
жизнь...
