– А вы имеете? – небрежно спросил Мазур, подняв глаза.
– Естественно. Право сильного – вам это что-нибудь говорит?
Изначальное право рода человеческого, впоследствии немного пришедшее в упадок
из-за преобладания слабых, выдумавших для защиты от сильных так называемые
законы... Но вы же – сильный человек, майор? Надеюсь, не станете пугать меня
прокурором? И прочими страшилками цивилизованного мира? Впрочем, сразу уточню,
вы вправе жаловаться любому прокурору... как только до него доберетесь. Воля
ваша. Я же сказал, вы будете без кандалов, дорога открыта...
– И она тоже? – Мазур кивнул на Ольгу.
– Конечно. Разлучать вас было бы слишком жестоко, не так ли?
Кузьмич на моем месте обязательно процитировал бы что-нибудь из Писания –
насчет того, что жена обязана повсюду сопровождать мужа своего... Но я, скажу
по совести, не особенно крепок в вере. Вы оба, что-то мне подсказывает – тоже.
Просто я предпочитаю играть честно. Ну не брать же вашу очаровательную жену в
рабство или отдавать на потеху Кузьмичевым дикарям? Справедливости ради ей
следует предоставить тот же шанс, что и вам. «Едина плоть», как-никак, если все
же вернуться к Писанию...
Мазур переглянулся с Ольгой. Глаза у нее были испуганные, но
собой владела – принужденно усмехнувшись, потянулась к бутылке шампанского. И
горлышко всего лишь раз звякнуло о край бокала.
– А где тут подвох? – спросил Мазур.
– Нет здесь никакого подвоха. Абсолютно честная игра. Перед
вами открыты все дороги, бегите, как японцы выражаются, на восемь сторон
света...
– А вы – следом?
– А мы – следом. Как охотникам и положено. Нет, майор, вы
мне положительно нравитесь. Мало того, что не кипятитесь, еще и ведете себя,
как джентльмен, – ни единого грубого слова, ни единого неприглядного
эпитета... Прохор созерцал его с рассеянной улыбкой. – И даже, я бы
сказал, повеселели. Тайга вас не пугает, а? Ну и великолепно. Заранее
предвкушаю поистине царскую охоту... Угощайтесь, прошу вас. Нам нет никакой необходимости
смотреть друг на друга зверьми, право. То, что мы оказались в этой игре по
разные стороны, еще не означает, будто необходимо скалить клыки и плеваться...
Давайте останемся благородными людьми, идет?
Мистер Кук открыл один глаз и хрипло промычал:
– Янки Дудль был в аду, говорит – прохлада...
И умолк. Мазур играл массивной вилкой. Пожалуй, и зорко
следивший за ним пес не успеет помешать полету этой вилочки по немудреной
траектории – прямо к глотке Прохора Петровича. А что потом? Даже если удастся
нейтрализовать и пса – что потом? Да тот же бег по тайге – если повезет. Без
обуви, без еды... нет, слишком много здесь стволов и лошадей. Не дадут пересечь
долину. Гораздо проще подождать денек – и играть по тем правилам, какие
предлагают, но с неизмеримо большими шансами...
– Вы мне положительно нравитесь, майор, – повторил
Прохор. – Вообще-то, вы мне начали нравиться заочно – как только я узнал,
что Кузьмич вас форменным образом возненавидел. У этой старой паскуды нюх
потрясающий. Слабаки и слизняки у него вызывают не более чем тихое презрение –
а вот чтобы заслужить его ненависть, нужно быть личностью...
– А он в охоте будет участвовать? – с надеждой спросил
Мазур.
– Нет, к сожалению. Мне и самому интересно было бы
взглянуть, как вы попытаетесь друг до друга дотянуться – но Кузьмич мне нужен
здесь. Редкостная сволочь, верно? Всерьез подозреваю, что он и меня втихомолку
ненавидит, но это особой роли не играет – лишь бы боялся, как надлежит... –
Он посмотрел на Ольгу. – У вас великолепная жена, майор. Ни малейших
признаков истерики, а ей ведь страшно... Она в вас верит, а?
– Представьте себе, – неприязненно бросила Ольга.
– Замечательно, – сказал Прохор без тени
издевки. – Бога ради, не сочтите за оскорбление или насмешку, но вы, я
уверен, будете сущими звездами как прошлого, так и нынешнего охотничьих
сезонов. На сей раз гости у меня будут исключительно иностранными, и вы уж
покажите им, на что способна Сибирь-матушка...
– Иностранцы? – поднял брови Мазур.
– Ну да, – безмятежно сказал Прохор. – Мое
предприятие, знаете ли, международное. Интернациональное, как выражались в
прежние времена. Они там, за бугром, пресыщены, как рождественские гуси в
мешочках, и мне приятно, что российская земля всех иноземцев снова обогнала и
показала, что умом ее не понять... Если вы подстрелите кого-нибудь из залетных
жирных гусей, я ничуть не обижусь. Правда, сердце мне подсказывает, что беречь
патроны вы будете для меня, я ведь отсиживаться в кустах не стану... Сделайте
одолжение. По секрету признаюсь, мне в последнее время стало очень скучно жить,
и вы, майор, прямо-таки вливаете в меня жизненные силы. Надеюсь, я не кажусь
вам чудовищем? Или безумцем? Смелее, я обещаю, что никаких наказаний не
последует...
– Есть у меня впечатление... – сказала Ольга.
– Ну-ну, – любезно сказал Прохор.
– Нет уж, – сказала она с обаятельной улыбкой. –
До сих пор задница от плетки болит. Я не боюсь, просто сидеть неудобно...
– Заверяю вас, никаких репрессий...
– А вы правда не сумасшедший?
– Вряд ли я псих, – сказал Прохор серьезно. – Если
даже и сумасшедший, то в нашем мире, где столько безумцев, я вряд ли буду так
уж бросаться в глаза... И потом, что вы нашли безумного в охоте? Мысля
масштабно, война – та же охота на человека, вы у мужа вашего спросите... Только
обставлена иначе. Никаких религиозных препятствий в данном случае нет. Что до
моральных... Ну, не смешите, Ольга Владимировна. Все зависит от точки зрения.
Вы попали не на ту сторону, только и всего. Вот вам и не нравится затея. Повернись
иначе, могли и оказаться на той стороне, где в приятном предвкушении смазывают
ружья, кормят собак... Я не любитель философствовать, как мой Кузьмич. Всего-то
навсего отношусь к жизни
р а з д у м ч и в о. Даю вам
честное слово: я вас немедленно отпущу с мужем вместе, если отыщете сейчас
убедительные аргументы для такого решения. Я понимаю, вам «не хочется». Но
перед правом силы это чрезвычайно слабый аргумент. У вас есть другие? Нет? Вот
видите... А что до «чудовища»... Монстр вас пытал бы, насиловал, издевался –
по-моему, ничего подобного не наблюдалось. Я пытаюсь, как могу, компенсировать
вам все будущие неудобства. Что, цепи? Снимут, как только выйдете, я бы прямо
сейчас распорядился, но ваш благоверный может, признайте, что-нибудь отчаянное
выкинуть... Смерти я не боюсь – боюсь г л у п о й
смерти.
– Я постараюсь, – пообещал Мазур, глядя ему в глаза.
– Я тоже, майор, – кивнул Прохор. – Ешьте, ешьте,
осетринки положите, замечательного копчения, с можжевельником... Рекомендую
кедровую наливку, вон тот графин. Да, так вот, Ольга Владимировна, мораль –
штука прихотливая. Меняется, проституточка, вместе с бегом времени. Если только
на этой веселой планете маломальски цивилизованная жизнь продержится еще лет
двести, мы, все трое, даже в этнографические курьезы не попадем, не говоря уж о
суде истории. Ну какой такой суд истории? Какая боль за предков? Вот вы из
Петербурга, как я помню. Очаровательный город, ассоциации возникают сплошь
почтительные: Кваренги, Росси, Фальконе, фонтаны петергофские... А сколько
там косточек, милейшая Ольга Владимировна, под этими дворцами и фонтанами? И не
одни русские – Петрушка, реформатор припадочный, в эти болота еще и сорок
тысяч пленных шведов положил. Вы не знали? Есть у меня знакомый профессор из
Упсалы, он мне про своих несчастных земляков подробно растолковал, и даже
цифирку, как позже другие объяснили, чуточку преуменьшил, чтобы русского гостя
не травмировать... Так вот, к чему это я – вы же, Олечка, над этими костями
цокотали каблучками столько лет, на свидания бегали, за мороженым, и ни разу у
вас в сердце ничего не закопошилось, кроме любви к родному великому городу.
Правда? Вот и над нашими косточками то же будет через пару веков – и при чем
тут мораль? Мораль ваша – все равно, что огонек, по шнуру бегущий. Сверкнул,
пшик – и погас... Я не прав, майор? – он внимательно глянул на Мазура и
улыбнулся Ольге. – Муж ваш практичнее на эти вещи смотрит. Его философия
тоже не интересует ничуточки, уже прикидывает, как бы ему половчее и ноги
унести, и меня предварительно зарезать...
