– Где он, спрашиваю? – прорычал штабс.
Замахнулся. Ольга ответила ему словами, которым Мазур ее,
безусловно, не учил. Ну, как только ружье дернется...
Нет, штабс отвернулся. Мазур великолепно представлял ход его
мыслей и нисколечко не ошибся: штабс направился к трем остальным, сбившимся в
кучку чуть поодаль. Снова рыкнул:
– Где майор, мать вашу?
Замахнулся разряженным ружьем, как дубиной, состроив
невыразимо зверскую гримасу, определенно рассчитанную на моральное
подавление, – Мазур видел, что этот гад насторожен, но спокоен и собран. И
рассчитал мерзавец отлично: почти сразу же толстяк Чугунков торопливо вытянул
руку, тыкая пальцем как раз в ту сторону, куда Мазур уходил, забормотал:
– Пошел сверху в бинокль посмотреть...
Мазур видел, как Ольга медленно-медленно, все еще морщась от
боли, опускает правую руку к карману. И мысленно охнул: дуреха, там же против
ствола – два пустых гнезда...
– У нее пистолет в кармане! – взвизгнул толстяк,
услужливо тыча пальцем.
Штабс резко развернулся – но Мазур уже отделился от ствола,
коротко взмахнул рукой, и нож с роговой ручкой, жужжа, крутясь, на мгновение
ослепительно сверкнул, поймав лезвием случайный солнечный лучик...
Он еще падал, когда Мазур вырвался на поляну, выхватил из
рук врага ружье, замахнулся было, но тут же сообразил, что правки не требуется.
И отступил на шаг, чтобы падающий его не задел.
Истерически вскрикнула Вика – неподвижно застывшее тело с
торчащей из горла желтой рукояткой ножа оказалось к ней ближе, чем к другим,
она встретилась взглядом с тускнеющим взором «его благородия». «Ну вот и точка»
– без всяких эмоций и уж тем более сожалений подумал Мазур, одним прыжком
оказался рядом с Ольгой:
– Что? – присел рядом на корточки.
– Да ничего, – сказала она, то морщась, то пытаясь
улыбнуться. – Когда он выскочил, я в него бабахнула – и промахнулась,
конечно. А он мне ногой под дых, ружье вырвал...
– А остальные где были? – громко спросил Мазур,
оборачиваясь.
Остальные торопливо изобразили лицами и фигурами виноватое
смущение, причем больше всех старался, естественно, кандидат бесполезных сейчас
наук.
– И чего я вас до сих пор не бросил? – совершенно
искренне спросил Мазур вслух.
Ответа, разумеется, не дождался – да и какой тут может быть
ответ? Руки чесались устроить толстяку детское наказание, но удержали не
соображения гуманизма, а недостаток времени. Мазур лишь смерил его взглядом, от
которого Чугункова бросило в пот, устало фыркнул и сказал:
– В общем, так – охота на хвосте. Так что в темпе
продолжайте выбирать блох из одежды, на крыло подниматься пора...
Сделал два шага, выдернул нож и несколько раз воткнул его в
землю, очищая от крови. Виктория принялась было закатывать глаза, но Мазур уже
оказался рядом с ней и процедил веско:
– Я т-те покажу истерику... Шевелись!
Сунув в рот сигарету, присел рядом с Ольгой, погладил ее по
голове:
– Порядок, малыш, ты-то у меня настоящая скво... Болит еще?
– Не особенно.
– Ну, если не особенно, тогда бери-ка все свои невеликие
пожитки, да и мои тоже, завяжи все в куртку, чтобы получился приличный узел. Я
тебя люблю и обожаю, но некогда утешать, жива – и слава богу...
Выпрямился, кинув мельком взгляд на мертвеца, –
сволочь, конечно, был покойный, но в качестве напарника, честно говоря, подошел
бы. Пер следом – и достал-таки, п о ч т и достал...
– Готово, – сказала Ольга. – Я всех «червей»
вытащила, не сомневайся, чуть ли не на зуб пробовала... А колышки ты возьмешь?
– Ага, – кивнул Мазур.
Он за время пути успел уже заострить все колышки с обоих
концов – попадется подходящее местечко, можно и «заминировать». Если понатыкать
в высокой траве десятка три – глядишь, кто-нибудь в горячке погони и напорется,
споткнется, вьетнамцы в свое время неплохой урожай собирали с помощью таких вот
немудрящих подручных средств...
Будь это в кино, непременно следовало бы сгрести за шкирку
пробегающую росомаху, украсить ее маячками и отпустить на волю, чтобы завела
погоню в непроходимые чащобы. К сожалению, в жизни росомахи шмыгают мимо не
столь уж часто, а толстяк, совершенно вышедший из доверия, играть роль приманки
ни за что не согласится, хоть ты его режь...
Вон он, родимый, со страдальческим видом сгорбился над
курткой, вороша ее одной рукой и вздыхая так, словно не шкуру свою спасает, а
выполняет тяжкую повинность, совершенно ему ненужную...
– Все, кажется, – осторожно заметила Вика, и почти
сразу же распрямился ее незадачливый муженек.
Мазур тщательно проверил работу – ну, прошляпили, конечно, в
Викиной куртке отыскались еще две «ниточки», а у мужа целых три. Мазур ничего
им не сказал, молча вырезал «маячки», оставив рваные дыры, мотнул головой:
– Пошли.
– Подождите! – вскрикнул Чугунков. – Я еще как
следует и не проверил...
Мазур молча подошел, отобрал у него куртку и швырнул в
кусты. Подтолкнул ногой:
– Вставай. Пошли.
– А если дождь?
– Будешь мокнуть. Некогда с тобой возиться.
– Куда ж я все это... – он указал на валявшиеся у ног
пожитки.
– Снимай, – Мазур дернул его за рукав
пронзительно-желтой курточки. – Заворачивай и тащи...
– Но...
– А, в бога душу мать! – заорал Мазур, уже не в силах
более сдерживаться. – Долго ты мне нервы мотать будешь?
И замахнулся – но перехватил осуждающий взгляд Ольги и
малость поостыл. Бросил неприязненно:
– Даю минуту на сборы. Вика, помоги ему, что ли...
– Да чтоб он провалился, – сказала Вика сердито. –
Одно от него беспокойство...
– Ладно, – сказал Мазур. – Не будем дичать и
звереть – чует мое сердце, у нас еще впереди масса возможностей...
Помогите обормоту, – и с умыслом добавил: – Доберемся до цивилизации – все
вместе будем смеяться над лесными страстями...
Вика, немного просветлев лицом, опустилась на корточки и стала
увязывать нехитрые пожитки. Мазур нетерпеливо ждал. Наконец она справилась,
протянула толстяку узел и даже сделала книксен по всем правилам:
– Битте...
Но оглянулась на мирно почивающего в папоротниках мертвеца и
моментально помрачнела. Мазур показал направление:
– Шагаем туда, и в темпе. Надо оторваться...
Под гору шагалось легко. Ольга чуть задержалась, чтобы
оказаться рядом с Мазуром, печально вздохнула:
– Такое впечатление, что на этом свете вовсе не существует
ни Кваренги, ни Фальконе... Поверить сейчас трудно, что где-то за горами, за
долами есть Петергоф...
