Гроб на лафет
и барабан греми...
А ну-ка, взять знамена —
и за мной...
Три боевых патрона —
и за мной...
Бой барабанный слушай —
за мной, за мной, домой...
По тайге несся робот, живая машина с нехитрой программой –
вдох-выдох, правой-левой... Намешано всего понемножку: транс, самогипноз,
аутотренинг, а основана вся засекреченная методика еще на древних тибетских
приемчиках для обучения монастырских бегунов, за краткое время преодолевавших
дикие расстояния. Конечно, полностью уподобиться тем горцам ни за что не
удастся, они, чтобы стать чуть ли не волшебниками, тратили кто полжизни, кто
всю жизнь – но все же малую толику перенять удалось, и, знаете ли, помогает...
Он бежал, перепрыгивая через поваленные замшелые стволы,
бездумно уворачиваясь от толстых сучьев. Пожалуй, немного не рассчитал – до той
сопки не семь километров, а все десять. Искать долго не пришлось: он почти не
плутал, сразу заметил меж деревьев алые пятна и направился туда, тяжело дыша. С
минуту постоял за стволом, приглядываясь и прислушиваясь: интересно было, как
они ведут себя, оказавшись без присмотра.
Определенно успели отдохнуть и отдышаться – лежат вповалку,
но вид не столь уж и страдальческий. Ольга поместилась чуть поодаль и руку
держит возле кармана. Мазур с неудовольствием отметил: несмотря на его
недвусмысленный приказ, чертов доктор ни капельки и не пытается укрепить дух
супружницы. Сидят рядом, но смотрят в разные стороны, как совершенно чужие
люди, час назад встретившиеся на перекрестке. Мало того, эскулап, не сводя глаз
с Ольги, расспрашивает с этакими кокетливыми интонациями:
– А вы, правда, сможете в нас стрелять? Нет, серьезно? И
рука не дрогнет?
Мазур и сам с любопытством ждал, что Ольга ответит.
А она промолчала. Вместо ответа достала наган из кармана, задумчиво его
оглядела – благоразумно держа указательный палец подальше от спуска – и весьма
многозначительно поиграла вороненой опасной игрушечкой, так что получилось даже
лучше любых кровожадных реплик. Доктор присмирел. Мысленно поаплодировав Ольге,
Мазур вышел из-за ствола, подошел, бросил палки наземь и молча опустился на
корточки, сделав жене знак, чтобы кинула сигаретку. Так и не сказав ни слова,
жадно докурил до фильтра, тщательно погасил окурок о ствол, сунул в жесткий мох
и встал:
– Вперед. Нам еще ночлег искать...
* * *
...Сначала они увидели скалу, вздымавшуюся над потемневшей
вечерней тайгой. В лес темнота приходит гораздо раньше, чем на голой равнине, и
Мазур уже начал думать, что ночевать придется прямо здесь, под деревьями.
Однако впереди стало словно бы светлее – значит, обозначилось открытое
пространство. Пройдя метров двести, они обнаружили, что это и в самом деле
березовое редколесье и по березняку идет довольно широкая дорога. Заброшенная,
правда, давным-давно. Не только травой поросла – кое-где вытянулись тоненькие
березки в человеческий рост, молодые сосенки. Еще угадываются колеи – судя по
ширине, оставленные не автомобильными колесами, а тележными, но ездить по ним
перестали, похоже, еще до рождения Ольги: одна сосенка росла как раз из
сглаженной временем узкой канавки...
А впереди виднелась черная скала, напоминавшая очертаниями
застывшую морскую волну с картин Хокусая. На ее вершине Мазур разглядел редкие
деревья, словно зубцы полысевшей гребенки, и еще какой-то странный треугольный
силуэт, больше всего похожий на геодезический знак.
После короткого раздумья Мазур решительно двинулся по дороге
– благо вела на юг, куда они и стремились, отклоняясь от избранного им курса
градусов на десять. Невольно ускорил шаг, как будто впереди их ждал надежный
приют с потрескивающими в печке поленьями, котелком теплых щей и мягкой
постелью.
Глупости, конечно. Мечты. Но впереди и в самом деле может
отыскаться какая-нибудь заброшенная избушка, а это все же лучше ночлега под
деревом. И в смысле обороны, кстати, тоже...
Вокруг все темнее, они шагали по заброшенной дороге, и
скала-волна вырастала на глазах, становясь все громаднее. За поворотом
открылась неширокая мелкая речушка с ветхим мостом – а за мостом продолжалась
дорога, плавно сворачивавшая вправо, к скале.
Мост в сумерках выглядел вполне исправным. Некогда было
осматриваться, скоро совсем стемнеет, луна хоть и показалась над вершинами
деревьев, но высоту еще не набрала – и Мазур решительно двинулся вперед. Перила
давно рухнули, лишь остатки столбиков кое-где торчат, два бревна посередине
выпали, но те, что остались, достаточно широки, чтобы по ним пройти...
Осторожно попробовал ногой – твердое дерево, никакой
трухлявости. Двинулся вперед, как по скользкому льду, готовый в любой миг
отпрыгнуть, если под ногой начнет проседать – и помаленьку-полегоньку оказался
на том берегу. Обернулся, махнул рукой и негромко свистнул, потом предупредил:
– Не все сразу, цепочкой...
Но мост, такое впечатление, выдержал бы всех. Ответ простой:
лиственница, конечно. Вокруг ее хватает. А бревно из лиственницы если и не
вечное, то долговечное. И дом, и мост простоит лет триста, не сгнив и не
затрухлявев. В Екатеринбурге есть мост вполне современной постройки, стоящий на
месте бывшей плотинки – и в основании до сих пор покоятся лиственницы,
уложенные туда при государыне Анне Иоанновне...
Свернули направо, следуя за дорогой. И когда впереди
возникли черные силуэты, которые могли оказаться только крестьянскими избами и
ничем другим, Мазур и не подумал удивляться. Он только замедлил шаг и вынул
револьвер – но видел уже, что не видно ни единого огонька, ни единой искорки. И
ни звука не долетает от десятка домов, стоящих по обе стороны заросшей дороги.
У ближайшего давно провалилась крыша, голыми ребрами, странными треугольниками
чернеют стропила. И у того нет крыши, и у тех двух...
Все как-то незаметно остановились. Луна, почти полная, все
выше поднималась на безоблачном небе, сиявшем мириадом крупных звезд, на фоне
желто-серебристого диска чернела вершина скалы и тот самый геодезический знак,
дома отбрасывали густые тени. Прекрасная была ночь – как нельзя лучше
подходившая для прогулок с девушкой. А вот для диверсанта, наоборот, совсем
непривлекательная – к часовому в такую ночь подкрасться гораздо труднее...
– Ну что, пошли... – тихо сказал Мазур.
Они шагали по единственной улочке заброшенной деревни –
Мазур насчитал двенадцать домов, больших и добротных некогда, пятистенков,
крестовых. Но крыши чуть ли не у всех провалились, окна сияют выбитыми
стеклами, а кое-где вообще не осталось рам, заборы где покосились почище
Пизанской башни, где и вовсе рухнули, то же самое и с воротами, во дворах
растет высокая трава. На крайних домах лежит угольно-черная тень, отброшенная
нависающей скалой. Поблизости плещет, лопочет вода – речушка струится совсем
рядом, на задворках, мимо огородов. Вон банька, выглядит совсем целой, вон
колесо от телеги валяется посреди двора. Проржавевшая насквозь – видно в лунном
свете – толстая цепь тянется от полурассыпавшейся собачьей конуры...
Полное запустение.
