– Плот нужно закрепить, – сказал Мазур. – Чтобы не
унесло.
– Давайте в темпе.
Мазур быстренько выкинул на берег три конца – нейлоновые
тросы с полуметровыми заостренными металлическими штырями – надежно вколотил
штыри обухом топорика. Окинул критическим взором. Надежно. Приливов и отливов
здесь не бывает, так что не унесет...
Отвернувшись от капитана, он ободряюще подмигнул Ольге,
первым спрыгнул на берег и бодро направился к вертолету. Солдаты оживились.
Один бросил:
– Руки за спину. Вы тоже.
– Орлы, – сказал Мазур, выполняя приказ. – А еще
говорят, что нынешняя армия распустилась хуже некуда...
На запястьях у него сомкнулось холодное железо. Щелкнули
наручники. Сзади удивленно пискнула Ольга – ее тоже заковали.
– Ну, ребятки, что-то вы тут нервные, – сказал Мазур,
шагая к вертолету и усиленно пытаясь не рассердиться. – С чего бы
это, когда кругом столь умиротворяющая природа?
Его молча подтолкнули к вертолету, и Мазур, пригнув голову,
шагнул внутрь. Без приглашения уселся на железную решетчатую скамейку – и тут
же еще двое, сидевшие прежде в кабине, набросили ему на голову глухой черный
мешок. Вышло так ловко и моментально, что он опомниться не успел. Рядом ойкнула
Ольга.
– Спокойно, – сказал Мазур, коснувшись ее бедром. –
Чует мое сердце, ребятам шпиона поймать охота, отпуск, должно быть, обещали...
– Душно же...
– Потерпите, – раздался голос капитана. –
Лететь-то всего ничего. Вот муж у вас человек грамотный, все понимает...
Кто-то из солдат заржал, но одернут не был. Мазур сердито
сопел в жарком капюшоне – пожалуй, когда все кончится, пару матерков капитан от
него все же огребет... Чтобы не путал служебное рвение с дурацким усердием.
Над головой возник, крепчая, свистящий вой вперемешку с
металлическим клекотом. Мазур точно уловил миг, когда машина оторвалась от
земли. Шума и грохота было гораздо меньше, чем на вертолетах, с которых он
учился прыгать два десятка лет назад – все же далеко вперед шагнула техника...
Нет, интересно, что за точка? И откуда такое усердие не по разуму? Впрочем, мы
в юные годы были не лучше, и пойманные нами «шпионы» на годы прописывались во
флотском фольклоре, вспомнить хотя бы Кирюшу Шмырева и его незабвенную
оплошку...
Судя по шуму мотора, вертолет шел по прямой в горизонтальном
полете. Определить направление не было никакой возможности – клятый капюшон
напялили на совесть. Нет, рано лить слезки по упадку боевой подготовки: если
отвлечься от личных хлопот, придется признать, что ребятки работают четко...
Рядом дернулась, сердито вскрикнула Ольга.
– Что? – напрягая голос, спросил Мазур.
– Лапает кто-то, вот что! Внаглую в штаны лезет!
Судя по тону, она не шутила.
– Эй, орлы! – воззвал Мазур в окружающий мрак.
И получил кулаком под горло так, что дыхание на миг вовсе
пресеклось. Тут же рядом прозвучал чей-то до чрезвычайности наглый голос:
– Сиди смирно, блядь такая, а то сейчас за косу в дверь
вывешу...
– Капитан! – рявкнул Мазур, отдышавшись.
– Да ладно, ребята, – послышался рядом голос
капитана. – Делать нечего?
Рядом, задевая Мазура всем телом, билась Ольга. Судя по
звукам, ей зажали рот.
– Толя! – послышался тот же наглый голос. – Может,
расстелим крошку, пока тащимся?
– Капитан, мать твою! – сказал Мазур, задыхаясь от
гнева. – Я тебе сейчас устрою бой на ограниченном пространстве! У меня еще
ноги есть...
– Ну, кончили, – распорядился капитан погромче. –
Что вы, как дети малые...
Мазур приготовился влепить ногой на звук первому же
неосмотрительно подставившемуся – но возня рядом прекратилась. Ольга придушенно
выругалась словами, каких юной даме с престижным питерским образование вроде бы
не полагалось и знать. Звенящим, обиженным тоном протянула:
– Солдафоны хреновы...
И Мазуру впервые пришло в голову, что в происходящем есть
нехорошая странность.
Глава 2
Вперед, в прошлое
Мазур без малого четверть века, как расстался с последними
крохами романтического взгляда на скопище вооруженных людей, именуемое
вооруженными силами. Армию он видел не просто изнутри, а глазами засекреченного
офицера подводного спецназа, имевшего доступ к кое-каким насквозь неприглядным
сводкам. Он прекрасно знал, что подозрительные штатские субъекты, сцапанные
охраной секретного объекта, сплошь и рядом рассчитывать не могут не то что на
кофе с пирожными, но и на минимум вежливого обращения. По крайней мере, пока не
будет внесена ясность.
И все равно, происходящее смахивало не на хамский произвол
недалеких службистов, а именно на нехорошую странность. По любым критериям.
Ольга прижалась к нему всем телом, и сквозь неумолчный свистящий клекот над
головой, сквозь плотный жаркий капюшон он все же слышал лениво-циничную
болтовню бравых ребятушек, в голос комментировавших Ольгины стати и то и дело
подначивавших командира на предмет позволения испробовать пленницу. Кавказскую
пленницу, как они выразились, чуть не задохнувшись со смеху. Командир их вяло
одергивал – вот именно, что вяло.
Можно сделать все и всяческие поправки. На то, что служба в
этой глуши, на охране суперсекретного объекта развращает и дает возможность
всплыть на поверхность самому дешевому, что таилось в душе. На то, что вояки
пошатались по «горячим точкам», где давно распрощались и с видимостью
гуманизма. На то, что начальник из капитана хреновый, и расшалившиеся орлы его
не видят в упор. На то, наконец, что свистопляска последних десяти лет сама по
себе покалечила военные души до полного уродства.
И все равно, кусочки мозаики никак не желали складываться.
Сплошные противоречия и логические нестыковки. Именно потому, что Мазур всю
сознательную жизнь провел при погонах и в рядах.
Во-первых, они с Ольгой не вторгались в пределы какого бы то
ни было запретного объекта, даже не видели издали ничего, напоминающего забор с
развешанными повсюду грозными предупреждениями. Вертолет чешет над тайгой уже
добрых четверть часа без намека на снижение – что же это за объект такой, к
которому нельзя приближаться даже на
д е с я т к и километров?
Во-вторых, в капитане словно бы уживались два совершенно
разных человека. На берегу он производил впечатление твердого служаки,
способного заставить себя уважать любого дерганого разгильдяя. Здесь же, в
вертолете, он с маху обернулся этаким благодушным и терпимым
к о р е ш е м, не отдававшим приказы, а чуть ли
не упрашивавшим. Это не менее странно.
И наконец – до Мазура только сейчас дошло со всей
пронзительной ясностью – никто даже не попытался осмотреть поближе их вещи.
Коли уж сонар вызвал подозрение, логично было предположить, что его прихватят с
собой, чтобы продемонстрировать изнывающему в тайге от безделья особисту. Но
плот преспокойно бросили, не обыскав толком.
