– Это вы зря, барышня, – сказал Мазур уверенно. –
Ежели всерьез разобраться, и в нашей глухомани попадаются такие страсти, что
куды там ихнему Шекспиру. Такие, я бы сказал, вибрации души и коловращения
страстей... Только хранцузские расфуфыренные мушкетеришки шпагами пырялись, а
здешний народец топорами рубился, не забывши наточить их на совесть, – вот
вам и вся разница внешнего облика при полнейшем сходстве унутреннего мира, как
в деревне выражаются, микрокосма. Верно вам говорю, кипение страстей бывало
почище шекспировского...
Он, перебирая пальцами рукав спортивной курточки, попытался
притянуть Ольгу за руку к себе, но она гибко высвободилась:
– Вы меня не обольщаете ли?
– Где уж нам, сиволапым, – сказал Мазур. – Но
ежели как на духу – оченно, барышня, вы мне глянетесь, аж под дыхалкой спирает,
совершенно как с перепою, только не в пример одухотвореннее и романтичнее. Мы,
молвя по-городскому, иллюзиев не строим, где уж тут с питерскими франтами
соперничать, раз они трамвай видали вживе и даже на ем неоднократно каталися
взад-вперед. Однако и у нас душа нежная, как цветочек – георгин там, али какая
дикая орхидея...
Он болтал, играя голосом. Ольга слушала с загадочной
улыбкой, полуотвернувшись, иногда бросала на него быстрые взгляды – она тоже
увлеклась игрой, щекочущей нервы забавой посреди лунной тишины, навсегда
уснувшей деревни и бескрайних охотничьих угодий с обосновавшейся неподалеку на
ночлег смертью. Когда Мазур вновь попытался ее обнять, крутнулась на пятке,
отпрыгнула и развела руками:
– Надо вам знать, мама меня воспитывала в небывалой строгости,
а ваши поползновения весьма даже недвусмысленны...
– Да что вы, барышня, – сказал Мазур. – Нам, людям
простым, цельных два смысла в одну фразу нипочем не втиснуть, хошь ты тресни.
Одним обходимся. А намерения у меня самые что ни на есть порядошные, я вам и
взамуж предложить могу, благо и скотина домашняя у меня хозяйкиного пригляда
требует, коровы второй месяц не доены, поросюки без женского догляду сала не
набирают. И не вернуться ли нам, кстати говоря, в родную деревню? Хочу вам
показать жутко любопытную здешнюю диковину, какой вы в Питере и не лицезрели
отроду...
– А по-джентльменски держаться сможете?
– Да изо всех сил! – заверил Мазур. – Вот вам для
начала водочки предложу. Птица на ей, на этикетке, правда, без смокинга, да вы
уж ее, неразумную, простите. Зато пьется легко, зараза... – Он взял у
Ольги бутылку и сам сделал хороший глоток. – Мы тут, надо вам знать, все
поголовно джентельмены, так всю улицу исстари и дразнили – джентельменская,
мол, слободка. Как у кого половик с веревки убежит да заблудится, или там гусак
в нетях окажется – завсегда искать идут к джентельменам, безошибочно узнавши их
непринужденный стиль... Позвольте к вам под ручку присоседиться с полной нашей
галантностью?
Держась за руки, они вновь прошли недлинный путь до временного
пристанища, и Ольга без всякой игры поинтересовалась с любопытством:
– Ну, и где же ваша достопримечательность?
– А эвона, – сказал Мазур, указывая в огород. –
Зовется диковинно и завлекательно – сибирская банька. Вы, барышня, таких
интерьеров снутри и не видали, впечатление, оно же по-иностранному «импресьон»,
вас ждет незабываемое...
Ольга покачала головой, приподнялась на цыпочки и шепнула
ему на ухо:
– У меня, сударь, стойкое убеждение, что там, в этой вашей
экзотической постройке, на мою добродетель покушаться будут...
– Да за кого ж вы меня, барышня, принимаете? –
оскорбился Мазур. Обнял ее за талию и шепнул: – Главное, маменька ваша ну
нипочем не узнает...
– А это не страшно? – трагическим шепотом спросила она.
– Вовсе даже нисколечко, – успокоил Мазур. –
Совсем даже наоборот, потом сами оттуда выходить не захотите...
– Барышни в пансионе такие ужасы рассказывали. Эти моряки,
говорят, страшнее гусар...
– Плюньте на них, вертихвосток, – посоветовал Мазур,
увлекая ее к двери. – Врут все...
Игра его так захватила, вызвав неизвестное прежде кипение
крови, что дальше предбанника он не дошел – обернулся к Ольге, притянул,
прильнул к губам, охваченный волнующим и чуточку пугающим порывом: показалось,
что и в самом деле впервые прикасается к этой женщине так вольно и смело,
впервые ощущает ладонями это тело. Пока он снимал с нее слегка мерцавший в
полумраке костюм, Ольга вздыхала так тяжело и скованно, словно испытывала в
точности то же самое, даже попыталась отстраниться, чуть дрожа, незнакомо,
жалобно простонала, когда Мазур входил в нее – и ответила столь страстно, что
он растерялся на миг, помня ее ленивую чуточку манеру любить.
От груды мягких половиков, на которых они ожесточенно и
нежно любили друг друга, так, словно боролись с чем-то непонятным и страшным,
едва уловимо пахло в р е м е н е м.
* * *
...Среди женской половины человечества гуляет категорическая
гипотеза, гласящая, что все мужики – сволочи. Вообще-то, в этом что-то есть,
ибо свято место... нет дыма без огня... Когда минуло время, когда сердца
перестали бешено колотиться, а переходившая из рук в руки сигарета догорела до
фильтра, Мазур решил, что пора и привести в действие задуманный милитаристский
план, – сейчас в его объятиях лежала не только разнеженная и довольная
любимая женщина, но еще и очаровательный живой арсенал...
Он зажег еще одну сигарету, сделал пару затяжек, увидев, что
Ольга подалась к нему, вставил фильтр в уголок пухлых губ и сказал с наигранным
безразличием:
– Жалко, во всей деревне паршивого топора не нашлось...
– Томагавк хотел сделать? – понятливо ответила Ольга.
– Ага. С оружием у нас хреновее некуда. Хоть что-то бьющее
на расстоянии мне позарез нужно...
– Ты ж камни зачем-то тащишь?
– А, это будет праща. Только праща – полдела. Мне бы еще
лук... Любой паршивенький лук бьет на полкилометра. А я могу сделать не столь
уж паршивенький.
Он затаил дыхание и тихонько, облегченно вздохнул, когда
Ольга угодила в расставленные сети, спросив:
– А что для этого надо?
Чуть помедлив, Мазур вместо ответа подхватил рукой
посередине ее роскошную косу, покачал, заглянул в глаза.
– Ты серьезно?
– Абсолютно, – сказал он. – Волосы – вещь прочная.
Такая коса груженый самосвал на весу удержит. А уж тетиву, ежели умеючи,
сплести можно великолепную... помолчал и произнес как мог убедительнее: – Надо,
малыш. Мне примерно треть потребуется, не унывай, все не возьму. Зато лук
выйдет – загляденье.
– Нет, ну...
– Оленька, надо, – сказал Мазур. – Я им с луком
такое устрою... Ну кто у нас жена солдата? Жизнь дороже...
– Да понимаю, – она приподнялась на локте,
вздохнула. – Только все равно жалко, тебе не понять... Когда в десятом
классе шла в мини-юбке и с распущенными волосами, весь Васильевский остров
оборачивался...
