Пошел будить Егоршиных – они спали, прижавшись друг к другу,
сжавшись в комочек. Дом за ночь выстыл. Просыпались они туго, ежились, дрожали
и откровенно постанывали. Мазур безжалостно побрызгал на них холодной водичкой,
принесенной в черепке, хладнокровно выслушав Викин визг и ворчание доктора,
распорядился:
– Пять минут на оправку. Поедим и выступаем.
– Темно же... – протянул доктор.
– Посветлеет.
– Эх, кофейку бы...
– И какавы с чаем, – хмыкнул Мазур, направляясь к
выходу.
Ольга тоже не пылала энтузиазмом, но водяную терапию не
пришлось применять. Мазур велел вскрыть на завтрак целых две банки и откровенно
объяснил причину неожиданной щедрости:
– Гнать я вас намерен, друзья мои, без передышки часов
шесть. Аккурат до обеда. Так что готовьтесь морально. А заодно грибы
постарайтесь на ходу собирать, если попадется хорошее место...
Про белок и змей он им пока сообщать не стал, чтобы не
«показали закусь». Когда кончатся скудные яства и начнет подводить брюхо, само
поневоле произведут переоценку ценностей...
Вокруг уже посерело, когда они выходили со двора. Из-за
деревьев не удавалось увидеть хотя бы краешек восхода. Узрев Мазура с пучком
стрел и луком, доктор, не скрываясь, хмыкнул. Спросил:
– А это еще что?
– Праща, – сказал Мазур. – Хорошая вещь, если
умеючи крутить. Ксенофонта не читали?
– Не доводилось. А это кто?
– Был такой военный журналист, – сказал Мазур, – в
древнегреческие времена. Персы у него почти такими же игрушками кучу народа
положили. И во времена «Королевы Марго» гугеноты с католиками друг другу лбы
проламывали из пращи за здорово живешь... Ага, не улетела!
Давешняя сова сидела на другой крыше, метрах в пятидесяти.
Мазур надел петлю на кисть руки, вложил камешек, захватил другой конец большим
и указательным пальцами. Покрутил в воздухе над головой. И выпустил свободный
конец.
Сову словно смахнуло со стропил порывом ветра, нелепым
комком она шлепнулась во двор.
– Вот так, – без всякой рисовки сказал Мазур и пошел
надрать перьев.
С выходом пришлось немного задержаться, зато теперь у него
была дюжина оперенных стрел и кой-какой запас перьев на будущее. А в кармане превратившейся
в безрукавку куртки лежал презерватив с остатками тушенки, залитыми совиной
кровью – смеси этой предстояло медленно протухать, чтобы потом порадовать
кого-то, подвернувшегося под стрелу.
Вообще-то, следовало бы прихватить с собой и сову, чтобы
потом зажарить и слопать, но с совами у Мазура были связаны трагикомические
воспоминания из армейской юности. Он этих милых пташек терпеть не мог уж
двадцать лет...
В полузабытые времена развитого социализма трое бравых
гардемаринов-первокурсников, в том числе и Мазур, были отряжены выполнять
задание Родины – охранять в глухой тайге поодаль от Архангельска склады
боеприпасов. Склады были могучие и являли собою десятка два огромных бараков,
разбросанных на значительной площади и обнесенных колючкой. Вражеские шпионы,
равно как и посторонние лица, в окрестностях не шастали из-за крайней
отдаленности «точки» от какой бы то ни было цивилизации – и через неделю
господам гардемаринам впору озвереть было от лютой скуки.
Ну, выпивали, конечно. Морской человек обеспечит себе
запасец даже в такой глуши. Понемногу сосали спиртягу, уже без всякого почтения
поглядывая в распахнутые двери ближайшего барака, где на стеллажах грудами
покоились всевозможные бризантные штучки – ну какие там печати и секретные
замки? Не атомные бомбы, в самом-то деле...
На восьмой день и приключилось событие, из-за которого Мазур
не брал в рот спиртного ровно полтора года.
К костру, где пили морячки, залетела сдуру из тайги
здоровенная сова. Господа гардемарины ее отловили и, сообразив, что предвидится
развлечение, стали усиленно напрягать фантазию. Вскоре придумана была
замечательная хохма – со склада добыли динамитную шашку, бикфордов шнур,
примотали все это сове к лапе, подпалили шнур и сову отпустили, чтобы летела на
все четыре стороны.
Черт его знает, что там за мысли родились в голове у совы,
но в тайгу она не драпанула, а полетела прямехонько в высоченную, распахнутую,
двустворчатую дверь барака. И притаилась там где-то под крышей.
Гардемарины протрезвели в какую-то микросекунду. Бикфордов
шнур был коротенький. Бежать бессмысленно – когда рванет барак и сдетонируют
боеприпасы и взрывчатка во всех остальных, воронка получится такая, что все
равно в ней останешься, как ни мчись быстрее лани... Точнее, будешь порхать над
тайгой в виде пригоршни молекул.
Неизвестно каким чудом, но сову они изловили чуть ли не в
последний миг, чтобы не терять времени, оторвали шашку вместе с лапой.
Безвинную птицу решено было зажарить на костре и слопать, что и было исполнено.
Они молча сидели вокруг догорающих углей, жевали жесткое пригоревшее мясцо, к
спирту никто не притронулся, хотя его было еще полно, а головы были пустые, как
колбы электролампочек. Как ни смешно, но именно тогда Мазур как-то рывком
понял: сколь прекрасна жизнь и сколь легко ее потерять... Как ни странно, у
него и мысли не мелькнуло, чтобы уйти из армии. Уже тогда понимал, должно быть:
хороший солдат – тот, кто ухитрится умереть как можно позже и при этом ни разу
не струсить.
Он долго оглядывался на скалу, напоминавшую застывшую волну
с полотен Хокусая. Четверка давно уже шагала сквозь тающий туман, а скала все
еще вздымалась на фоне розово-золотого заката, и четко рисовался силуэт
неведомого устройства, смахивающего на уэллсовского марсианина. Вполне
возможно, в лагере охотников срочно трубили побудку. Вспомнив, как и когда
взлетали шумовые ракеты, Мазур пришел к однозначному выводу: это всегда
происходило на ровном месте. Значит, он был прав, каким-то инстинктом заставляя
спутников то и дело проходить по склонам сопок...
Один раз показалось, что далеко позади раздался собачий
брех. Но как он ни прислушивался, больше лай не повторился.
Минут через сорок подвернулась первая добыча – совсем
невысоко на сосне зацокала белка. Мазур сшиб ее со второго камня.
Отойдя на несколько шагов, чтобы не смущать интеллигентных
спутников, быстро отрезал зверьку голову, выпотрошил и ободрал. И сунул в
Ольгин узелок.
– Это зачем? – наморщила носик Вика. После ночи в
деревне к ней вернулась изрядная толика женственности, и пару раз Мазур
перехватывал ее вполне кокетливый взгляд.
– А чтобы съесть, – сказал он прямо. – Зажарим и
съедим. Или вы, прелесть моя, решили, что на нынешних наших запасах мы до
обитаемых мест доберемся?
– Ужас какой... – пожала она плечами, но все-таки
послала ему еще один недвусмысленный взгляд.
Мазур уставился на нее хмуро – видел, как набычился доктор,
и не хотел давать лишнего повода для склоки.
