Когда на второй день, после полудня, никак не удавалось
подстрелить что-нибудь летающее или бегающее – плохой денек выдался для охоты,
бывает, – Мазур, не колеблясь, пристукнул палкой подвернувшуюся на свою
беду гадюку, аккуратно отхватил голову ножом, а остальное засунул Ольге в узел.
– Будем жарить? – тоскливо вздохнула она.
– Не варить же, не в чем, – сказал Мазур. –
Ничего, вы уже ко всему привыкли. Бывает хуже. Ты, помнится, Арсеньева читала?
– Ага.
– Любимую охотничью собаку Альпу помнишь?
– Смутно.
– А куда она потом девалась, знаешь? – Мазур
вздохнул. – Съел ее господин Арсеньев, когда заблудился. Выхода другого не
было, все равно померла бы с голодухи, а так хоть он добрел до людей. Это я к
тому, что собака была любимая, а означенная гадюка нам совершенно незнакома. Не
сблюете...
И точно, не сблевали, сожрали, как миленькие. Следующие
змеюки – Мазур с умыслом на другой день высматривал именно их – пошли уже
гораздо легче. И все же троицу едва не вывернуло, когда Мазур, обнаружив на
лугу массу кузнечиков, наловил их штук двадцать, оторвал головенки, а на
привале, оборвав и крылья, нанизал на прутики, поджарил и в сторонке съел.
Нельзя сказать, что при этом он чавкал от удовольствия и облизывался, но
кузнечики были – сплошной белок...
Два раза он слышал далеко в стороне шум вертолета – похоже,
большого, настоящего. Однажды – впереди, однажды – слева. И не собирался
впадать по этому поводу в панику.
У Прохора нет под рукой не то что дивизии, а и роты. И
вертолетов у него вряд ли много. Чтобы отыскать в тайге беглецов, потерявши
след, потребуются усилия средненького военного округа. Прочесывание – штука
серьезная, этого-то как раз ожидать не следует. И хитроумные датчики не
помогут, будь их целый мешок. Потому что нужно еще знать, куда их сбросить, и
знать, куда послать свой единственный вертолет. Мазур, будучи профессионалом,
прекрасно помнил, что самая безнадежная затея – вылавливать в густом лесу
партизан. Неважно, в Белоруссии дело происходит, или в Малайзии. За
американской армией во Вьетнаме стояла могучая, технически развитая держава,
прилежно снабжавшая последними достижениями пытливой конструкторской мысли – и
все равно не помогло.
Правда, есть некоторые отличия. И уязвимые места. Мазур и
его слабосильная команда не партизаны. Прохор не знает, где они, зато заранее
может просчитать, к у д а они идут. Строго на юг. К населенным
местам. Вот это и есть Мазурова ахиллесова пята. Он ставил себя на место
противника – благо не бином Ньютона предстояло решать и не египетскую клинопись
разгадывать – и каждый раз, проникнувшись, просчитав и прикинув, возвращался к
единственно возможной гипотезе.
Никто больше не будет за ними
г н а т ь с я. Возможно, получившие
чувствительный щелчок по носу охотнички и попытаются сесть на хвост, но сам
х о з я и н неминуемо выберет тактику встречного
поиска. Мобильные засады, вот что. Это аксиома, азбука. У Мазура нет карты, а
они прекрасно знают эти места. И постараются поставить заслоны – в местах
наиболее вероятного появления.
Что еще сделал бы Мазур на их месте? Держал под наблюдением
все мало-мальски крупные населенные пункты, куда беглецы могут выйти. Особенно
Пижман. Все дороги, ведущие с севера, проходят через Пижман. И пора бы уже
подумать, как и где раздобыть одежонку, – в таком виде по Пижману будешь
шлепать до первого милиционера, не дальше. А милиционером этим не обязательно
будет Паша Сомов. На месте Прохора... Вот именно, на месте Прохора Мазур
обязательно завел бы в Пижмане верных людей из облеченных достаточной властью –
сразу же, едва начавши оборудовать охотничье угодье. Два сезона подряд исчезают
туристы, а никто пока не забеспокоился, иначе Мазуру непременно намекнули бы в
родимой конторе, что он выбрал для отдыха не самые подходящие места...
– А это правда, что Арсеньев съел Альпу? – спросила
Вика, поравнявшись с ним.
– Чистейшая, – сказал Мазур, старавшийся держаться с
ней как можно душевнее и дружелюбнее (ибо собственный муж вновь стал откровенно
воротить рыло). – Ну, ничего другого не оставалось.
– Может, он и Дерсу Узала съел? – бледно улыбнулась Вика. –
С жуткой голодухи. А потом свалил все на разбойников?
– Хорошая версия, – ухмыльнулся Мазур, радуясь, что она
еще способна шутить. – Дело темное... Кто их там знает, тайга все
спишет... Эй!
Поддержал ее под локоть – места пошли пересеченные и буреломные,
сплошное скопище заросших лесом сопок: вверх-вниз, вверх-вниз... Почти не видно
неба, почти забываешь, что такое идти по горизонтали – одни подъемы и спуски...
На сей раз они поднимались к вершине – Мазур усмотрел издали
лысую, каменную макушку и хотел оглядеться оттуда.
– А почему вас жена назвала другой фамилией?
– А у меня их две, – сказал Мазур. – Одна от мамы,
одна от папы. Пользуюсь той, что больше нравится, а в паспорте, конечно,
другая...
– Смеетесь?
– И не думаю.
– Мазур – это от «мазурика»?
Вот зараза, все еще пытается кокетничать. Мазур светски
улыбнулся:
– От мазуров. Жил такой народ на балтийском побережье, да и
сейчас еще доживает. Вроде поляков, только не совсем. Крутые были мужички,
скажу с гордостью... Крестоносцы от них горючими слезами заливались. Так что
упрямство у меня – наследственное...
Он поднял к глазам бинокль. Склон круто уходил вниз, впереди
были те же надоевшие сопки, но они немного расступались, и левее начиналась
вполне приличная падь с узеньким, извилистым ручьем посередине, уходившим в
распадок. Высокая трава чуть колышется под южным ветерком, кое-где оранжевыми
огоньками светятся последние жарки, таежные тюльпаны, темнеет поваленное
дерево...
– Слава те господи, – сказал Мазур. – Хоть по
равнине пройдемся...
Он ловко и быстро срубил ножом четыре молоденьких сосенки,
очистил от веток. Опираясь на эти палки, цепочкой принялись спускаться. Справа
протрещала крыльями взлетевшая стайка рябчиков, но сейчас было не до них, все
внимание поглотил спуск – там и сям на поверхность вылезал голый камень, а
чертовы кроссовки неизвестной марки на нем отчаянно скользили. Хорошо еще, не
собирались пока разлезаться по швам, пошиты прочно, спасибо на том...
Мазур остановился меж крайних деревьев. Автомат оттягивал плечо,
знакомо, привычно, придавая бодрости. Медленно ползли секунды.
– Почему стоим? – спросила Ольга, опустив на землю
свернутую в ком куртку с немудрящим багажом.
Мазур молчал. Медленно вытащил пачку и вопреки
установленному для себя лимиту – сигарет осталось мало, следовало беречь –
прихватил фильтр зубами. Глубоко затянулся, выпустив дым через ноздри.
Ничуть не помогло. Он и сам не понимал, что с ним сейчас
творилось. С равнины не доносилось ни звука, ярко сияло солнце, поблизости
размеренно стучал по сухому стволу дятел. Здесь покой и безветрие, тишина и
симметрия...
