Глава 16
Она ушла
Неглубокую речку шириной метров семьдесят пришлось
переходить вброд, раздевшись догола, держа над головой пожитки. На середине
вода поднялась Мазуру до груди – женщинам, соответственно, чуть не по шейку.
Хорошо еще, течение было неспешное, ленивое, и вода особенно не напирала – но
все равно его амазонкам приходилось туговато: поклажи мало, однако она
неудобная, в узел связать нечем, лиан тут не водится... Одна рука у него была
занята автоматом, другой держал одежду, полурассыпавшийся ком, а кроссовки
связал шнурками и шнурки намертво зажал в зубах. То и дело оглядываясь,
покрикивал:
– Медленнее, девочки, куда спешить...
Сам, однако, торопился: сейчас они были легкой добычей,
следовало поскорее оказаться на том берегу. А берег крутой, чтоб его... Мазур
зашвырнул на берег одежду и кроссовки, ухватился левой за свисавшие прочные
корни, прыгнул и, не озаботившись одеванием, встал на кромке с автоматом на
плече. Ольга, раздвигая грудью воду, шла к нему. Вика, отстав метров на десять,
вдруг неловко затопталась, уже поднявшись из речки по пояс, дернулась вслед за
поплывшими по течению кроссовками.
– Давай на берег! – прикрикнул Мазур. – Мясо
держи, шмотки!
Положил автомат и «щучкой» прыгнул в воду. Быстро поплыл
вслед за потрепанной обувкой, по старому навыку – без малейшего плеска,
еще успев подумать: «Ну и задачка для крутого Ихтиандра, дамские чеботы на
мелководье ловить, да пресном вдобавок...»
Подплывая к берегу, заметил в тайге шевеление. Приподнявшись
из воды, крикнул:
– Стойте спокойно! Смотрите, что за спиной!
Обнаженные амазонки повернулись и замерли – совсем недалеко
на берег вышел высоченный лось, так что женщины оказались меж ним и Мазуром.
Мазур поплыл что есть мочи, уже не заботясь о красоте стиля, вздымая брызги.
Животина эта может так звездануть копытом, что костей не соберешь...
Выбросил обутки на берег к ногам Вики, торопливо нагнулся к
автомату. Женщины зачарованно таращились на рогача, а тот, тяжело поводя боками
и словно не замечая их, шумно пил из реки, отражаясь в ней во всей красе. До
него было метров тридцать. Пофыркивая, лось косил огромным лиловым глазом. «Бог
ты мой, – подумал Мазур, – сколько мяса прибежало...»
Но стрелять не стал – как-то рука не поднялась, мясо у них
еще было, а сохатый выглядел измотанным, даже пошатывался. «Гонит кто-то? Волки
летом не рискнут, нет у них ни малейшего шанса завалить этакого дядю... Значит,
человек? А человеки, стервы, разные бывают...»
Бока сохатого раздувались на глазах. Подняв голову – вода
стекала радужными струями, – он покосился на людей, издал что-то среднее
меж хрипением и фырканьем и решительно вошел в воду, попер на тот берег,
оставляя кильватерный след, что твой эсминец. Мазур тоже поневоле засмотрелся.
– Ух ты... – прошептала Ольга.
Мазур старательно вытряхивал воду из Викиных кроссовок –
только бы не разлезлись, а то ведь придется на первобытный манер обутку ей из
ее же собственной куртки мастерить... Все трое стояли голыми, обсыхали и
чувствовали себя совершенно непринужденно, преодолели некий порожек, где и в
самом деле начинается п л е м я...
– Вот и помылись, – фыркнул он, старательно тряся
четырьмя конечностями, смахивая прозрачные капли. Посмотрел назад, но уже не
увидел за деревьями дыма.
И сохатый давно пропал в чащобе на том берегу. Проводив его
взглядом с некоторым сожалением, Мазур первым полез в штаны, натянул кроссовки,
озабоченно отметив, что жесткий верх еще держится, а вот вставки из какой-то
мягкой и чертовски непрочной синтетики уже совершенно истрепались, получились
дыры правильной формы. Ладно, хоть подошва держится...
– Пошли, – сказал он, закидывая автомат на
плечо. – Озябли? Вот на марше и согреетесь...
Довольно долго они шагали по лиственничному лесу, что не
прибавило веселого настроения: и зверье, и птица избегает мест, где лиственница
растет обильно и густо. Лес такой не то чтобы выглядит мрачно, но в нем как-то
неуютно из-за полного безмолвия – белка ни разу не цокнула, дятла не слышно, не
встретишь и птичьей мелкоты... Зато Мазур наломал тонких прочных веток для
стрел, все польза. И голубики поели от пуза.
* * *
...Сначала он подумал, что видит гигантский гриб, маслята,
случается, вымахивают этакими великанами. Свернул влево, подошел поближе. Во
мху белел человеческий череп.
– Подождите, – оглянулся он. – Посмотрим...
Усмехнувшись про себя, отметил, что растрепанные амазонки с
обмотанными барсучьей шкурой талиями смотрят на бренные останки неизвестного
странника чуть ли даже не равнодушно – вышколила тайга-матушка... Нагнулся и
поднял карабин – образца 1944-го, переделка в охотничий, до сих пор служит и
выпускается. Ствол уже покрылся буровато-рыжей коростой ржавчины, но смазан был
в свое время обильно – Мазур без особых усилий подбил снизу кулаком рукоятку
затвора, передернул с хрустом. Выскочил позеленевший патрон. И еще один. Так
что недостаток боеприпасов тут ни при чем...
Прошелся меж деревьев, разглядывая кости, валявшиеся там и
сям, растасканные мелким зверьем. В костях определенно некоторый недостаток –
не видно тех, что помельче.
– А ведь ты, приятель, пожалуй что, подснежник... –
буркнул он задумчиво. – С прошлого года тут кукуешь, самое малое... Ага,
вон что...
Кость голени косо переломлена, по ней змеится глубокая
трещина, уже почерневшая из-за набившейся земли, вымытой потом дождями. Дело
ясное – как-то ухитрился сломать ногу, полз, пока было сил, а потом силы
кончились. Отбросив кость, Мазур невольно вытер руки о штаны.
И продолжал бродить меж стволами, низко пригнувшись, –
авось попадется что-то годное в хозяйстве. От одежды и обуви, конечно, и следа
не осталось...
Он нашел «командирские» часы самого первого выпуска, на вид
не пострадавшие. Но заводиться они не желали, и Мазур, пожав плечами, выкинул
их в кусты. Отыскал остатки брезентового рюкзака – видимо, зверье его
распороло, ища съестное. Быть может, и нашли – и, конечно, истребили до крошки.
Дешевенький компас в пластмассовой коробочке тоже оказался негоден – внутрь
давно попала вода, стрелка свободно вертелась на оси, ничего не указывая.
А вот это уже лучше, это великолепно просто... Он бережно закрыл коробочку
из-под зубной пасты «Жемчуг» – сколько лет прошло, как их перестали
выпускать? – положил в карман. Там лежало несколько иголок, воткнутых в
пробку от винной бутылки, три катушки суровых ниток. И жестяной портсигар с
моточками лески и несколькими крючками пригодится. Неплохое наследство. Очень
похоже, покойник был некурящий – ни кисета, ни трубки. Впрочем, если у него
были папиросы или сигареты, они давно размокли в кашу из-за дождей и снега,
ветром развеяло... Бумага в тайге долго не залеживается.
Еще одна металлическая коробочка, из-под совсем уж древнего
грузинского чая. Пуста. Может, хранил в ней спички и они все вышли?
Заржавленное шило уже не годится, охотничий нож с грубой деревянной ручкой тоже
не прельщает, своих два, получше... А это, может, и есть табак?
