Опустил палку в яму и без труда вытащил Ольгу. Криво
усмехаясь, мотнул головой:
– Вон, мамаша твоего котеночка... Комментарии нужны?
Котеночек, надо думать, сглупа провалился, вот она рядом и бродила...
– Так мы что, его вытаскивать не будем? – спросила
Ольга, чуть ли не равнодушно глядя на мертвую рысь.
Мазур поморщился, как от зубной боли:
– Шкуру снимать будем, вот что... – и, предупреждая
протест, рявкнул: – Молчать! Полезешь вытаскивать – без глаз останешься. Да и
подохнет теперь все равно...
Глава 18
За окном моим беда...
Пожалуй, самое унылое на свете – застигший в тайге дождь.
Это обычно надолго. Если льет осенью. Ничего похожего на мимолетные летние
тучи, уносящиеся быстро и оставляющие тайгу промытой, ярко-зеленой, светлой, в
мириадах крохотных радуг – когда в каждой капельке причудливо преломляются
теплые солнечные лучи, весь мир выглядит свежим и молодым...
Осенью все иначе...
Никак нельзя сказать, что Мазур сам загнал себя в ловушку.
На ловушку это ничуть не походило, наоборот, пристанище было царское. Не прошло
и получаса ходьбы по тропинке, как впереди открылся узенький распадок над
ручьем, и стоило перейти ручей по двум толстым бревнам, заботливо стесанным с
одной стороны, так что получился приличный мосток, даже снабженный с одной
стороны перилами из молодых сосенок – и открылся град Китеж.
У подножия высокой сопки – наверняка горушка эта имела в
окружности добрых шесть-семь километров – и обитали совсем недавно геологи.
Похоже, отряд высадился здесь еще в начале лета и устроился весьма
обстоятельно. Длинный дощатый барак с шестью застекленными окнами на три
стороны, два балка, обитых жестью, с полукруглыми крышами и полудюжиной окон каждый.
Добротный туалет из струганых досок. Под навесом длинный стол с лавками по обе
стороны, рядом печь, сложенная из скрепленного глиной кирпича, с невысокой
железной трубой. Очаг примитивный, но способный прослужить весь сезон. Каждый
домик вдобавок обустроен «буржуйкой», а на крыше одного (где, должно быть,
помещалось начальство) красуется даже железный трезубец с фарфоровыми
изоляторами, с них свисают обрывки проводов, неподалеку – солидный щит из
сколоченных досками толстых бревен. И в бараке – целых три электролампочки. Тут
совсем недавно стоял дизель – вон и желтая цистерна, где на дне еще маслянисто
чернеют остатки солярки. Судя по следам, дизель уволокли на тракторных санях, а
из транспортных средств были еще ГАЗ-66 и «уазик». Словом, царские хоромы. И
хотя до заката было еще далеко, Мазур, не колеблясь, решил устроиться здесь на
ночлег. И предпринял тщательнейшую ревизию.
По окончании сезона никто не станет крохоборничать, в тайге
бросают остатки, все, что не особенно и нужно тащить с собой в город. Мазур
нашел годную к употреблению кастрюлю, целую кучу алюминиевых ложек, сломанный
кухонный нож, закопченный чайник без ручки и крышки, пару кубометров дров,
закаменевшую в консервной банке соль и несколько полупустых мешочков с крупами.
Над мешочками, правда, как следует потрудились мелкие грызуны, но удалось
собрать и промыть несколько пригоршней гречки и пшена. К этому добавились
четыре обгрызенных кусочка сахара, полбанки затвердевшей сгущенки (банку
проткнули в двух местах ножом, половину выпили, а остатки поставили в угол, да
так и забыли) и даже почти полная бутылка портвейна – закупоренная вытесанной
из сучка пробкой, она стояла за дверью.
В дело годилось далеко не все – резиновый сапог-болотник на
левую ногу и стоптанный кирзач на правую употреблены быть не могли, но
выцветшую энцефалитку со сломанной «молнией» Мазур выстирал в ручье и повесил
сушиться, она ему вполне подходила. Из пищи духовной отыскались «Анжелика в
Новом Свете» (без половины страниц) и «Блуждающие звезды» Шолом-Алейхема (без конца).
Напоследок, отыскав местечко, служившее здесь мусорным
ящиком, он не побрезговал разворошить кучу, исследовал множество смятых
картонных пачек из-под чая и набрал примерно пригоршню, по щепоточке.
А посему ужин получился царским – растопили печку, бухнули в
кастрюлю двух рябчиков и всю разномастную крупу, а на ночь, чтобы не
утруждаться, протопили «буржуйку» в самом маленьком балке, развесили над ней
выстиранную одежду, ополоснулись теплой водой сами, завалились на нары голыми и
устроили шикарнейшее чаепитие с портвейном и сахарком. А потом не могли
угомониться чуть ли не до рассвета, почувствовав себя на седьмом небе, –
ручаться можно, такой афинской ночи избушка еще не видела.
Так уж заведено, что бесплатных пирожных на этом свете не
бывает, и утром наступила расплата – жесточайший понос. То и дело отправляясь
на экскурсию в добротный сортир, извели почти всю «Анжелику», лишь к полудню
кое-как спаслись крепчайше заваренным чаем. Но это, оказалось, не самое худшее.
С утра зарядил дождь и лил до вечера, размывая рубчатые
следы траков и затвердевшие было автомобильные колеи, неустанно колотя по
крыше, заливая стекла. В трубу моментально натекло воды, пришлось придумывать
для нее крышку и долго выгребать мокрые головешки пополам с раскисшим пеплом.
Дождь лил до вечера, лил всю ночь, на следующее утро и не
подумал перестать. Снаружи плескалась сплошная хлябь, земля была глинистая и
потому быстро превратилась в кашу, грязь стояла по щиколотку, так что Мазур с
Ольгой, плюнув на светский этикет, в сортир бегали босиком, отчего пол в балке
принял неописуемый вид.
На второй день невольного заточения они прикончили остатки
супа, подмели и сгущенку. Мазур добросовестно вышел на охоту, с автоматом,
конечно, – тетива лука промокла бы моментально в такой ливень, да и праща,
как он убедился после первой же попытки, неминуемо потеряла бы меткость: рука у
него оставалась верной, но из-за тугих струй, образовавших чуть ли не частокол,
праща не могла вращаться должным образом и камень летел куда угодно, только не
в цель.
Чтобы поберечь обувь, пошел босиком. И долго лазил по
склонам сопок, прикрывая автомат курткой, но вся живность попряталась по норам,
гнездам и прочим укрытиям. Встретилась лишь единожды какая-то птичка величиной
со скворца, однако бить по ней из автомата было бы бессмысленно – пуля
этакую кроху разнесет в ошметки... В конце концов он понял, что лафа отошла, и
по примеру первобытных людей занялся собирательством. В балок вернулся с
полудюжиной огромных маслят, попорченных червями лишь самую малость (маслят,
вообще-то, попадались целые россыпи, но червяк их, перезревших, попортил до
того, что рассыпались в руках) и пригоршней шиповника. И все. Немедля принялся
тщательнейшим образом чистить автомат, благо промасленной ветоши отыскалось в
избытке, а для шомпола срезал подходящую ветку. Словно в насмешку, на
подоконнике лежали пять непочатых баночек черного гуталина, бесполезного
сейчас, как и валявшееся в крохотном тамбуре золотишко.
Из маслят сварили суп. Мазур вновь обыскал «мусорный ящик»,
довольно глубокую яму, но ничего подходящего уже не нашел. И пришлось предаться
самому скучному и унылому занятию – убивать время, располагая лишь минимумом
подручных средств.
