Пролог
Ко времени окончания колледжа Джон Смит начисто забыл о
падении на лед в тот злополучный январский день 1953 года. Откровенно говоря,
он забыл об этом еще в школе. А мать с отцом вообще ничего не знали.
Дети катались на расчищенном пятачке Круглого пруда в
Дареме. Мальчишки повзрослей гоняли шайбу старыми клюшками, обмотанными клейкой
лентой, воротами служили старые корзины из-под картофеля. Малыши, как водится,
вертелись тут же, коленки у них смешно вихляли. Все выпускали в
двадцатиградусный морозный воздух клубочки пара. У кромки расчищенного льда
горели, чадя, две автомобильные покрышки; неподалеку сидели кучкой родители,
наблюдавшие за детьми. До эпохи снегомобилей было еще далеко, и люди зимой
предпочитали размяться на свежем воздухе, а не возиться с бензиновым мотором.
Джонни с коньками через плечо шел от своего дома, который
стоял на другой стороне Паунал-стрит. Для шестилетнего мальчика он катался
совсем неплохо. Не так хорошо, чтобы играть со старшими ребятами в хоккей, но
все же мог выписывать вензеля вокруг других малышей, а те только и делали, что
размахивали руками для равновесия или плюхались мягким местом на лед.
Он плавно заскользил по краю расчищенной площадки, мечтая
прокатиться задом наперед, как Тимми Бенедикс, и прислушиваясь к таинственному
потрескиванию и покряхтыванию льда под снегом, криками хоккеистов, тарахтению
цементовоза, направлявшегося через мост к зданию фирмы «Ю. С. Джипсум» в
Лисбон-Фолс, обрывкам разговоров взрослых. Здорово жилось на свете в тот
холодный, ветреный зимний день. Все было хорошо, ничто не тревожило, ничего не
хотелось… разве что суметь прокатиться задом наперед, как Тимми Бенедикс.
Он проехал мимо костра и увидел, как трое взрослых
передавали друг другу бутылку.
– Дайте и мне! – прокричал он Чаку Спайеру, одетому в
просторную короткую куртку и зеленые фланелевые штаны.
Чак ухмыльнулся:
– А ну проваливай, малыш! Смотри, вон мамаша тебя зовет.
Улыбаясь, шестилетний Джонни покатил дальше. С той стороны,
где расчищенный пятачок примыкал к дороге, он увидел спускавшихся с откоса
Тимми Бенедикса с отцом, Тимми шел впереди.
– Тимми! – крикнул Джонни. – Смотри!
Он развернулся и неуклюже заскользил задом наперед. Джонни
не заметил, что едет в гущу хоккеистов.
– Эй, малыш! – крикнул кто-то. – С дороги!
Джонни не слышал. Он добился своего. Он катил задом наперед!
Он наконец уловил ритм движения. Просто надо научиться владеть своим телом…
Джонни восхищенно посмотрел вниз, он хотел проследить, как
двигаются ноги.
И не заметил, что мимо него пролетела старая, побитая, с
выщербленными краями шайба. Один из взрослых ребят, не очень-то хорошо стоявший
на коньках, стремительно летел за ней, ничего не видя перед собой.
Чак Спайер понял, что столкновение неизбежно. Он вскочил и
закричал:
– Джонни! Берегись!
Джон поднял голову – и в этот миг неуклюжий хоккеист со всей
силой врезался в Джона Смита на полном ходу.
Джонни взлетел на воздух, беспомощно раскинув руки. Через
мгновение он ударился головой о лед и провалился в черноту.
Чернота… черный лед… чернота… черный лед… чернота… Мрак.
Потом ему сказали, что он потерял сознание. Он помнил только
эту странную навязчивую мысль и как, открыв глаза, увидел вокруг лица
испуганных хоккеистов, обеспокоенных взрослых, любопытных малышей. Ухмылялся
Тимми Бенедикс. Чак Спайер поддерживал Джонни.
Черный лед. Черный.
– Ну что? – спросил Чак. – Все в порядке, Джонни? Здорово он
в тебя врезался.
– Черный, – глухо произнес Джонни. – Черный лед. Больше не
прыгай на нем, Чак.
Чак испуганно обвел глазами столпившихся людей, затем
перевел взгляд на Джонни. Потрогал большую шишку, которая вырастала на лбу
мальчика.
– Извини, – сказал неуклюжий игрок. – Я его даже не заметил.
Малышам нечего делать там, где играют в хоккей. Это – закон, – он неуверенно
оглянулся, ища поддержки.
– Джонни! – позвал Чак. Ему не понравились глаза мальчика.
Они были темные и отсутствующие, далекие и холодные. – Как ты себя чувствуешь?
– Больше не прыгай на нем, – сказал Джонни, не понимая, что
говорит, думая только про лед, черный лед. – Взрыв. Кислота.
– Может, отвести его к врачу? – спросил Чак Билла Гендрона.
– Он говорит невесть что.
– Подождем минутку, – предложил Билл.
Они подождали. В голове у Джонни в самом деле прояснилось.
– Все в порядке, – пробормотал он. – Дайте подняться. –
Тимми Бенедикс все еще ухмылялся, вонючка. Джонни решил, что покажет еще Тимми.
К концу недели он будет выписывать вензеля вокруг него… как обычно и задом
наперед.
– Давай-ка посиди немного у костра, – сказал Чак. – Здорово
он в тебя врезался.
Джонни подтащили к костру. Запах плавящейся резины был
сильным и едким, он вызывал легкую тошноту. Болела голова. Он чувствовал, что
над левым глазом образовался странный нарост. Шишка, казалось, выпирала на целую
милю.
– Ты хоть помнишь, кто ты или вообще что-нибудь? – спросил
Билл.
– Конечно. Конечно, помню. Все в порядке.
– Кто твои папа и мама?
– Герберт и Вера. Герберт и Вера Смит.
Билл и Чак переглянулись и пожали плечами.
– Кажется, с ним все в порядке, – сказал Чак и затем вновь,
в третий раз: – А он здорово в него врезался, правда? Бр-рр.
– Ох уж эти малыши, – сказал Билл, любовно посмотрев на
своих восьмилетних девочек-близняшек, катавшихся рука об руку, и затем вновь на
Джонни. – Такой удар мог бы убить и взрослого.
– Только не негра, – сказал Чак, и они оба рассмеялись.
Бутылка «Бушмилла» вновь пошла по кругу.
Через десять минут Джонни был уже снова на льду, головная
боль затихала, синяя шишка маячила над глазом, как причудливое клеймо. Джонни
вернулся домой к обеду, он совсем забыл, что упал, затем потерял сознание, и
радовался тому, что научился кататься задом наперед.
– Боже милостивый! – воскликнула Вера, увидев его. – Как это
тебя угораздило?
– Упал, – ответил он и принялся уплетать консервированный
суп.
