– Дичь какая-то. Я, кажется… не могу вообразить его. То есть
я знаю, что это такое, но я не могу себе его представить. Разве не дико?
– Успокойтесь. Попробуйте вот это: глобус, стоящий на капоте
пикапа.
Это было просто.
На девятнадцатый раз – гребная лодка у столба с дорожным
указателем (кто изобретает эту несуразицу? – подумал Джонни) – опять не
получилось. Он был в отчаянии. Он представил себе большой мяч, лежащий рядом с
могильной плитой. Он напрягся и увидел дорожную развязку. Вейзак успокоил его,
и через несколько секунд датчики с головы и век были сняты.
– Почему я не смог вообразить эти предметы? – спросил
Джонни, переводя взгляд с Вейзака на Брауна. – В чем дело?
– Трудно сказать определенно, – ответил Браун. – Вероятно,
местная амнезия. А может, в результате аварии поврежден какой-то маленький
участок мозга – в сущности, микроскопический. Мы, правда, не знаем, в чем дело,
но, очевидно, у вас появились провалы памяти. Два мы нащупали. Наверное, обнаружатся
еще.
– У вас была травма головы в детстве, да? – отрывисто
спросил Вейзак.
Джонни задумчиво посмотрел на него.
– Сохранился старый шрам, – сказал Вейзак. – Существует
теория, Джонни, подтвержденная статистическими исследованиями…
– Которые далеко еще не закончены, – сказал Браун почти
официальным тоном.
– Да, правда. Теория эта предполагает, что люди выходят из
долговременной комы, если получили ранее какую-то мозговую травму… мозг как бы
адаптируется после первого ранения, что помогает перенести второе.
– Это не доказано, – сказал Браун. Казалось, он был
недоволен тем, что Вейзак заговорил на эту тему.
– Остался шрам, – сказал Вейзак. – Вы можете вспомнить,
когда это случилось, Джонни? Вероятно, вы потеряли тогда сознание. Упали с
лестницы? Или с велосипеда? Судя по шраму, это произошло в детстве.
Джонни напряг память, затем покачал головой.
– Вы спрашивали у родителей?
– Никто из них не мог вспомнить ничего такого… а вы?
На мгновение что-то всплыло – дым, черный, жирный, пахнущий
вроде бы резиной. Холод. Затем видение исчезло. Джонни отрицательно покачал
головой. Вейзак вздохнул, пожал плечами.
– Вы, должно быть, устали.
– Да. Немножко.
Браун присел на край стола.
– Без четверти двенадцать. Сегодня вы хорошо поработали.
Если хотите, мы с доктором Вейзаком ответим на ваши вопросы, а потом вас
поднимут в палату, и вы вздремнете. Хорошо?
– Хорошо, – сказал Джонни. – Эти снимки мозга…
– КОТ, – кивнул Вейзак. – Компьютеризированная осевая
томография. – Он взял коробочку со жвачкой «Чиклетс» и вытряхнул три подушечки
прямо в рот. – КОТ – это, по сути дела, серия рентгеноснимков мозга, Джонни.
Компьютер обрабатывает снимки и…
– Что он вам сказал? Сколько мне осталось?
– Это что еще за чепуха – «сколько мне осталось»? – спросил
Браун. – Похоже на фразу из допотопного фильма.
– Я слышал, люди, вышедшие из длительной комы, долго не
живут, – сказал Джонни. – Они снова отключаются. Подобно лампочке, которая,
перед тем как перегореть, ярко вспыхивает.
Вейзак громко захохотал. Его гулкий смех словно шел изнутри
– удивительно, как он не подавился жвачкой.
– О как мелодраматично! – Он положил руку на грудь Джонни. –
Вы что, думаете, мы с Джимом дети в этой области? Как бы не так. Мы неврологи.
Врачи, которых вы, американцы, цените на вес золота. А это значит, что мы
невежды не во всем, а лишь в том, что касается деятельности человеческого
мозга. Так что могу сказать: да, такие случаи бывали. Но с вами этого не
произойдет. Думаю, мы не ошибаемся, а, Джим?
– Да, – сказал Браун. – Мы не обнаружили никаких серьезных
нарушений, Джонни. В Техасе один парень пролежал в коме девять лет. Сейчас он
выдает ссуды в банке вот уже шесть лет. А до того работал два года кассиром. В
Аризоне живет женщина, которая пролежала без сознания двенадцать лет. Что-то
там случилось с наркозом, когда она рожала. Сейчас она передвигается в
инвалидной коляске, но жива и в здравом уме. Она вышла из комы в шестьдесят
девятом, и ей показали ребенка, который появился на свет двенадцать лет назад.
Ребеночек был уже в седьмом классе и, кстати, великолепно учился.
– Мне грозит инвалидная коляска? – спросил Джонни. – Я не
могу вытянуть ноги. С руками получше, а вот ноги… – Он устало замолчал,
покачивая головой.
– Связки сокращаются, – сказал Вейзак. – Понятно? Вот почему
коматозные больные как бы скрючиваются, принимая положение, которое мы называем
зародышевым. Ныне мы знаем о физических изменениях во время комы гораздо больше
и успешнее можем противостоять болезни. Даже когда вы находились без сознания,
с вами регулярно занимался физиотерапевт. К тому же больные по-разному
реагируют на коматозное состояние. У вас, Джонни, ухудшение протекало довольно
медленно. Как вы сами говорите, руки у вас на удивление чувствительны и
жизнеспособны. И тем не менее какое-то ухудшение произошло. Лечение будет
долгим и… стоит ли лгать? Нет, пожалуй. Оно будет долгим и болезненным. Будут
слезы. Вы можете возненавидеть врача. И остаться навсегда прикованным к
постели. Предстоят операции – одна, если вам очень, очень повезет, но, может
быть, и все четыре, – чтобы вытянуть связки. Такие операции еще в новинку. Они удаются
полностью или частично либо оказываются безрезультатными. И все же, с божьей
помощью, я полагаю, вы будете ходить. Лыжи и прыжки через барьер – едва ли, но
бегать и, конечно, плавать вы сможете.
– Спасибо, – сказал Джонни. Внезапно он почувствовал прилив
нежности к этому говорившему с акцентом человеку, у которого была такая
странная шевелюра. Джонни захотелось, в свою очередь, сделать что-нибудь
приятное для Вейзака – и с этим чувством пришло желание, почти необходимость
прикоснуться к нему.
Неожиданно Джонни протянул руку и взял ладонь Вейзака.
Ладонь врача была большая, морщинистая, теплая.
– Да? – спросил мягко Вейзак. – Что такое?
Неожиданно все преобразилось. Непонятно как. Только вдруг
Вейзак весь ему открылся. Он как бы… приблизился, сделался контрастным в лучах
мягкого, чистого света. Каждая точка, родинка и черточка на лице Вейзака стала
рельефной. И каждая рассказывала свою историю. Джонни начинал понимать.
– Дайте ваш бумажник, – сказал он.
– Бумажник?… – Вейзак и Браун удивленно переглянулись.
– В бумажнике лежит фотография вашей матери, мне нужно
взглянуть на нее, – сказал Джонни. – Пожалуйста.
