– Как вы узнали?
– Пожалуйста!
Вейзак посмотрел на Джонни, затем медленно сунул руку под халат
и вытащил старый бумажник, пухлый и бесформенный.
– Откуда вы узнали, что я ношу фотографию матери? Ее нет в
живых, она умерла, когда нацисты оккупировали Варшаву…
Джонни выхватил бумажник. Вейзак и Браун застыли от
изумления, Джонни открыл бумажник и, не обращая внимания на прозрачные кармашки
для фотографий, полез в глубину – его пальцы торопливо перебирали старые
визитные карточки, оплаченные счета, погашенный банковский чек, старый билет на
какое-то политическое собрание. Он вытащил маленькую любительскую фотографию,
вклеенную в прозрачный пластик. С нее смотрела молодая женщина с простым лицом
– волосы убраны под платок, улыбка излучает свет и молодость. Она держит за
руку мальчика. Рядом стоит мужчина в польской военной форме.
Джонни зажал фотографию между ладонями и закрыл глаза,
сначала было темно, но затем из темноты стремительно появился фургон… нет, не
фургон, а катафалк. Катафалк, запряженный лошадьми. С фонарями, покрытыми
черным крепом. Конечно же, это был катафалк, потому что они…
(умирали сотнями, нет, тысячами, не в силах противостоять
броне, вермахту, кавалерия девятнадцатого века против танков и пулеметов,
взрывы, крики, падающие солдаты, лошадь с развороченными внутренностями и
выкатившимися белыми яблоками глаз, рядом перевернутое орудие, и все же они
движутся, движется вейзак, стоя в стременах, и сабля его высоко в воздухе под
проливным дождем осенью 1939 года, за ним, увязая в грязи, следуют его солдаты,
орудие фашистского «тигра» ищет его, нащупывает, целится, стреляет, и неожиданно
туловище исчезает, сабля вылетает из рук; а дорога ведет в варшаву, и
нацистский волк рыщет по европе.)
– Пожалуй, пора кончать с этим, – сказал Браун далеким и
встревоженным голосом. – Вы слишком возбуждены, Джонни.
Голоса доносились издалека, из коридора времени.
– Он в трансе, – сказал Вейзак.
Здесь жарко. Он обливается потом. Обливается потом, ведь…
(город в огне, тысячи беженцев, ревущий грузовик, петляя,
движется по мощенной булыжником улице, в кузове тесно сидят немецкие солдаты в
шлемах-котелках, они машут руками, и молодая женщина уже не улыбается, она
бежит, надо бежать, ребенок отправлен в безопасное место, и вот грузовик
въезжает на тротуар, ударяет ее крылом, ломает бедро, отбрасывает в витрину
часового магазина, и все часы начинают бить, бить, потому что пора пробить
время.)
– Шесть часов, – произнес Джонни хрипло. Глаза его
закатились так, что стали видны выпуклые белки. – Второе сентября тысяча
девятьсот тридцать девятого года, и отовсюду голоса кукушек.
– О боже, что это? – прошептал Вейзак. Сестра отступила,
прижавшись к энцефалографу, она побледнела от испуга. Все напуганы, ибо смерть
витает рядом. Она всегда здесь витает, в этой…
(больнице, запах эфира, кричат в этой обители смерти, польша
пала под молниеносным ударом вермахта. сломанное бедро. мужчина на соседней
койке просит воды, просит, просит, просит. она вспоминает: «МАЛЬЧИК СПАСЕН».
какой мальчик? она не знает, какой мальчик? как его зовут? она не помнит.
только одно…)
– Мальчик спасен, – прохрипел Джонни. – Так-так. Так-так.
– С этим пора кончать, – повторил Браун.
– Что вы предлагаете? – срывающимся голосом спросил Вейзак.
– Это зашло слишком далеко, чтобы…
Голоса затихают. Их обволакивает туман. Все в каком-то
тумане. Европа в тумане войны. Все в тумане, кроме вершин, горных вершин…
(швейцарии. швейцария, и вдруг ее имя – БОРЕНЦ. ее имя
ИОГАННА БОРЕНЦ, и муж ее инженер или архитектор, словом, тот, кто строит мосты.
он строит в швейцарии, а там козье молоко, козий сыр. ребенок, оооох, какие
роды! тяжелейшие роды, и ей нужны наркотики, морфий, этой ИОГАННЕ БОРЕНЦ, и все
из-за бедра, сломанного бедра, оно зажило, оно успокоилось, но сейчас оно
проснулось и болит под нажимом тазовых костей, раздвигающихся, чтобы пропустить
ребенка. один ребенок, два и три. и четыре. они появляются не все сразу – это
урожай многих лет, они…)
– Детки мои… – протянул Джонни вовсе не своим, а каким-то
женским голосом… Потом он запел что-то непонятное…
– Что это, боже правый… – начал было Браун.
– Польский, он же поет по-польски! – закричал Вейзак. Он
вытаращил глаза и побледнел. – Это колыбельная, на польском, о господи, что ж
это в самом деле?
Вейзак наклонился, будто хотел вместе с Джонни перешагнуть
через годы, перепрыгнуть через них, будто…
(мост, какой-то мост, в турции. затем другой мост среди жары
юго-восточной азии, не в лаосе ли? не разберу, потеряли там человека, ГАНСА,
затем мост в виргинии, мост через РЕКУ РАППАХАНОК и еще один в калифорнии, мы
хотим получить гражданство и занимаемся языком в маленькой душной комнате на
почте, где всегда пахнет клеем. идет 1963 год, ноябрь, и когда мы узнаем, что в
далласе убит кеннеди, мы плачем, а когда маленький мальчик отдает салют у гроба
своего отца, она думает: «мальчик спасен», и это навевает воспоминания о
каком-то пожаре, каком-то большом пожаре и скорби, что за мальчик? она грезит о
нем, это вызывает головную боль. а человек умирает, ХЕЛЬМУТ БОРЕНЦ умирает, и
она с детьми живет в кармеле, штат калифорния, в доме на… на… на… не вижу
таблички, она в мертвой зоне, так же как лодка, как стол для пикника на
лужайке, в мертвой зоне. как варшава, дети уходят один за другим, мать
присутствует на школьных выпусках, а бедро болит. один погиб во вьетнаме. с
остальными все в порядке. еще один строит мосты, ее зовут ИОГАННА БОРЕНЦ, и
ночами в одиночестве она то и дело думает в пульсирующей темноте: «МАЛЬЧИК
СПАСЕН»)
Джонни поднял на них глаза. С головой творилось что-то
странное. Ореол над Вейзаком исчез. Джонни снова был самим собой, только ощущал
слабость и легкую тошноту. Он мельком взглянул на фотографию и отдал ее.
– Джонни? – спросил Браун. – Как вы себя чувствуете?
– Устал, – пробормотал он.
– Можете объяснить, что с вами произошло?
Джонни посмотрел на Вейзака.
– Ваша мать жива, – произнес он.
– Нет, Джонни. Она умерла много лет назад. Во время войны.
– Ее сбил немецкий военный грузовик, и она через витрину
влетела в часовой магазин, – сказал Джонни. – Она очнулась в больнице, но
ничего не помнила. У нее не было удостоверения личности, никаких документов.
Взяла имя Иоганна. Я не разобрал фамилии, а когда война кончилась, уехала в
Швейцарию и вышла замуж за швейцарского… инженера, что ли. Его специальность –
строительство мостов, а звали его Хельмут Боренц. Так что ее фамилия по мужу
была – и есть – Иоганна Боренц.
