– Мам, – сказал он, боясь, что сестра вернется.
– Ты… – Она осеклась и слегка повернула к нему голову. –
Наклонись… вот так, чтобы я тебя видела, – прошептала она.
Он наклонился, как она просила.
– Ты пришел, – сказала она. – Спасибо. Спасибо тебе. – Из
здорового глаза потекли слезы. Другой, тот, что находился на пораженной ударом
стороне лица, безучастно смотрел вверх.
– Конечно, пришел.
– Я видела тебя, – прошептала она. – Что за силу дал тебе
господь, Джонни! Разве я тебе не говорила? Разве я не говорила, что так будет?
– Да, говорила.
– Он уготовил тебе миссию, – сказала она. – Не беги от нее,
Джонни. Не прячься в пещере, как Илия, и не заставляй его посылать большую
рыбу, чтобы она проглотила тебя. Не делай этого, Джон.
– Нет. Не буду. – Он держал ее птичью руку. В голове
стучало.
– Ты не гончар, а гончарная глина, Джон. Запомни.
– Хорошо.
– Запомни это! – сказала она резко, и он подумал: Опять она
начинает молоть вздор. Впрочем, вздора тут было не больше, чем в том, что она
говорила, когда он вышел из комы.
– Слушай внимательно тихий голос, когда он раздастся, –
сказала она.
– Да, мам, обязательно.
Она слегка повернула голову на подушке и… неужели
улыбнулась?
– Ты, верно, думаешь, я сумасшедшая. – Она еще немного
повернула голову и смотрела теперь прямо ему в глаза. – Но это неважно. Ты
узнаешь голос, когда он раздастся. Он скажет тебе, что надо делать. Он сказал
Иеремии, и Даниилу, и Амосу, и Аврааму. Дойдет очередь и до тебя. Он тебе
скажет. И когда он скажет, Джонни… исполни свой долг.
– Хорошо, мам.
– Какая сила, – пробормотала она. Голос ее становился все
глуше и невнятнее. – Какую силу дал тебе господь… Я знала… Я всегда знала… – Ее
голос затих. Здоровый глаз закрылся. Другой невидяще смотрел перед собой.
Джонни посидел с ней еще минут пять, затем поднялся. Он
взялся за дверную ручку и уже приоткрыл дверь, но, услышав ее сухой,
дребезжащий голос, в котором звучал приказ, застыл на месте.
– Выполни свой долг, Джон.
– Да, мам.
Больше ему не пришлось с нею разговаривать. Она умерла утром
двадцатого августа в пять минут девятого. В это же время в городе,
расположенном севернее ее больницы, Уолт и Сара Хэзлиты спорили из-за Джонни и
чуть не поругались, а где-то южнее Грег Стилсон доказывал одному парню, что тот
– первостатейное дерьмо.
– Ты не понимаешь, – тоном, полным безграничного терпения,
сказал Грег Стилсон парню, сидевшему в задней комнате полицейского участка в
Риджуэе. Парень был без рубашки; он откинулся на складном стуле и потягивал из
бутылки пепси-колу. Он снисходительно улыбался Грегу Стилсону, не понимая, что
Грег больше двух раз ничего не повторяет; парню было ясно, что один из
присутствующих – первостатейное дерьмо, о том, кто именно, он пока что имел
весьма превратное представление, которое сейчас надлежало уточнить.
Если потребуется, то и силой.
Стояло теплое солнечное августовское утро. На деревьях пели
птицы. И Грег чувствовал, что его судьба решится скорее, чем он предполагал. И
значит, нужно быть поосторожнее с этим дерьмом. Это тебе не какой-нибудь
патлатый кривоногий мотоциклист, от которого разит потом. Он учится в колледже,
волосы у него умеренно длинные, вымыты до блеска, и к тому же он племянник
Джорджа Харви. Джордж не то чтобы очень пекся о нем (в сорок пятом он с боями прошел
Германию, и для этих длинноволосых хмырей у него в запасе было три слова, уж
конечно, не «с днем рождения»), но… как-никак родная кровь. А в городском
совете с Джорджем все считались. Возьми-ка парня в оборот, сказал Джордж Грегу,
узнав, что начальник полиции Уиггинс арестовал его племянника. Но глаза
говорили: Только полегче. Как-никак родная кровь.
Парень смотрел на Грега с ленивым презрением.
– Я все понимаю, – сказал он. – У меня отобрали футболку, и
я хочу получить ее назад. А вот вам не мешает кое-что понять. Если не отдадите,
я напущу на вас Американский союз защиты гражданских свобод.
Грег поднялся, подошел к серо-стальному сейфу для бумаг
напротив автомата с содовой водой, вытащил связку ключей, выбрал нужный и
открыл сейф. Поверх кипы бланков для регистрации дорожно-транспортных
происшествий лежала красная футболка. Он расправил ее так, чтобы видна была
надпись: «ПЕРЕСПИМ, КРОШКА?»
– Ты ходил в ней по улице, – сказал Грег тем же мягким
голосом.
Парень качнулся на задних ножках стула и глотнул еще пепси.
Легкая снисходительная улыбка, почти ухмылка, не сходила с его губ.
– Точно, – сказал он. – И хочу получить ее назад. Это моя
собственность.
У Грега разболелась голова. Этот стервец не понимает, как
все просто делается. Комната звукоизолирована, и из нее не вырываются крики.
Нет, он не сознает. Он не понимает.
Только держи себя в руках. Не переборщи. Не перегни палку.
Легко рассуждать. Обычно и делать легко. Но его
вспыльчивость… иногда он терял над собой контроль.
Грег полез в карман и достал зажигалку.
– И скажите своему гестаповцу Уиггинсу и моему фашисту
дядюшке, что первая поправка к конституции… – Парень остановился, глаза его
чуть расширились. – Вы что?.. С ума сошли? Эй! Эй!
Не обращая на него внимания и внешне спокойно, Грег щелкнул
зажигалкой. Пламя взметнулось вверх, и Грег поджег футболку. Она сразу
занялась.
Передние ножки стула с треском ударились об пол, парень
рванулся к Грегу с бутылкой пепси в руке. Самодовольная ухмылка исчезла,
уступив место оторопи и нескрываемому удивлению – и еще гневу избалованного
шалопая, которому слишком долго все позволяли.
Со мной еще никогда так не разговаривали, подумал Грег, и
головная боль сразу дала о себе знать. О, он должен держать себя в руках.
– Отдай! – крикнул парень. Грег держал футболку двумя
пальцами за воротник на вытянутой руке, готовый бросить ее, когда станет
чересчур горячо. – Отдай ее, ты, дерьмо! Она моя! Она…
Грег положил руку на голую грудь парня и толкнул что было
силы – а силы было порядочно. Парень полетел в другой конец комнаты, и тут гнев
его сменился страхом – этого Грег и добивался.
Грег бросил тлеющую футболку на кафельный пол и вылил на нее
остатки пепси из бутылки. Она противно зашипела.
Парень медленно поднимался, прижимаясь спиной к стене. Грег
перехватил его взгляд. Глаза у парня были карие и широко-широко открытые.
