– Как ты себя чувствуешь?
– По-моему, лучше некуда, – сказал Джонни, вспомнив, как он
припечатал Ричарда Диса несколько дней назад.
– Вот и хорошо. А то ты был слабоват, когда я последний раз
тебя видела.
Джонни кивнул:
– Операции.
– Джонни…
Он взглянул на нее, и снова все странно соединилось,
какие-то догадки, чувство вины и затаенное ожидание чего-то. Она смотрела на
него – честно и открыто.
– Что?
– Помнишь… насчет обручального кольца?
Он кивнул.
– Оно было там. Там, где ты сказал. Я выбросила его.
– Выбросила? – Он нисколько не удивился.
– Я выбросила его и ни слова не сказала об этом Уолту. – Она
тряхнула головой. – Сама не знаю почему. С тех пор оно не дает мне покоя.
– Не надо об этом думать.
Они стояли на ступеньках, лицом к лицу. Кровь прихлынула к
ее щекам, но глаз она не опустила.
– Я хочу, чтобы мы кое с чем покончили, – сказала она
просто. – Пока что нам такой случай не представлялся.
– Сара… – начал было он и умолк. Он совершенно не знал, что
говорить дальше. Внизу Денни проковылял шесть шагов, плюхнулся на землю и
радостно гукнул, не теряя присутствия духа.
– Да, – сказала она. – Не знаю, хорошо это или плохо. Я
люблю Уолта. Он порядочный, любить его легко. Единственное, на что я, наверное,
способна, это отличить достойного человека от плохого. Дэн – тот парень, с
которым я встречалась в колледже, – был из плохих. Ты дал мне почувствовать
совсем другое, Джонни. Без тебя я никогда не смогла бы оценить Уолта.
– Сара, ты не должна…
– Нет, должна, – возразила она. Голос ее стал низким и
напряженным. – Потому что такое говорится раз в жизни. И человек либо понимает
тебя, либо нет, но в любом случае все сразу становится на свои места, потому
что снова затевать такой разговор уже невмоготу. – Она смотрела на него
умоляюще. – Ты понимаешь?
– Да, кажется, понимаю.
– Я люблю тебя, Джонни, – сказала она. – И всегда любила. Я
пыталась убедить себя, что мы разлучились по воле божьей. Не знаю. Разве
испорченная сосиска – это тоже воля божья? Или те двое, мчащиеся среди ночи по
шоссе? Единственное, чего я хочу… – Теперь она говорила с каким-то странным
нажимом, слова ее звенели в прохладном октябрьском воздухе, словно золотая
пластинка под молотком чеканщика: – Единственное, чего я хочу, – это получить
то, что было у нас отнято. – Голос ее дрогнул. Она опустила глаза. – Хочу всей
душой, Джонни. А ты?
– Да, – сказал Джонни. Он протянул руки, но Сара
отрицательно покачала головой и отступила. Он смутился.
– Только не при Денни, – сказала она. – Может, это и глупо,
но только я буду чувствовать себя так, будто изменяю мужу у него на глазах. Я
хочу испытать всё, Джонни. – На щеках ее вновь появился очаровательный румянец,
он подействовал на Джонни опьяняюще. – Я хочу, чтобы ты обнимал меня, и целовал,
и любил, – сказала она. Голос ее снова дрогнул, почти оборвался. – Наверное,
это нехорошо, но я ничего не могу с собой поделать. Пускай нехорошо, зато
правильно. Справедливо.
Он смахнул слезу, которая медленно сползала по ее щеке.
– Один-единственный раз, да?
Она кивнула.
– Сейчас мы попробуем вернуть все, что потеряли за эти годы.
Все, что было бы, не случись непоправимое. – Она подняла глаза, они были еще
зеленее, чем всегда, и полны слез. – Мы сможем вернуть все сразу, Джонни?
– Нет, – улыбаясь, сказал он. – Но можем попытаться.
Она с нежностью взглянула на Денни, который безуспешно
старался влезть на чурбак.
– Когда он уснет, – сказала она.
Они сидели на веранде и смотрели, как Денни играет во дворе
под бездонно голубым небом. Они не спешили, казались спокойными, хотя их
постепенно охватывало возбуждение – они оба это чувствовали. Сара расстегнула
пальто и села на качалку, закинув ногу на ногу; она была в светло-голубом
шерстяном платье, волосы в беспорядке раскинулись по плечам, их шевелил ветер.
Румянец не сходил с ее щек. А высоко в небе с запада на восток плыли белые
облака.
Сара с Джонни болтали о разных пустяках – торопиться было
некуда. Впервые после выхода из комы Джонни не считал, что время – его враг.
Отняв у них главное, оно предоставило им эту маленькую отдушину, и теперь они
могут использовать ее – ровно столько, сколько понадобится. Они говорили о
знакомых, которые поженились, о девушке из Кливс Милс, получившей именную
стипендию, о независимом губернаторе штата Мэн.
– Посмотри на него, – сказала Сара, кивая в сторону Денни.
Малыш сидел на траве подле решеток для плюща, поставленных Верой Смит; он
засунул в рот большой палец и сонно глядел на Сару и Джонни.
Она достала с заднего сиденья «пинто» походную кроватку.
– Можно его уложить на веранде? – спросила она Джонни. –
Ведь совсем тепло. Пусть поспит на свежем воздухе.
– На веранде ему будет хорошо, – сказал Джонни.
Она поставила кроватку в тени, уложила в нее сына и закрыла
его до подбородка двумя одеяльцами.
– Спи, малыш, – сказала она.
Он улыбнулся ей и тут же закрыл глаза.
– Вот и все? – спросил Джонни.
– Вот и все, – согласилась Сара. Она подошла к нему и
обхватила его шею руками. Он услышал, как под платьем зашуршала нижняя юбка. –
Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, – сказала счастливая Сара. – Я ждала пять лет,
Джонни, когда ты снова меня поцелуешь.
Он обнял ее за талию и осторожно поцеловал. Ее губы
раскрылись.
– Ах, Джонни, – сказала она, уткнувшись ему в шею. – Я люблю
тебя.
– Я тоже люблю тебя, Сара.
– Куда мы пойдем? – спросила она, отстраняясь. Глаза ее
стали ясными и темными, как изумруды. – Куда?
В сарае за перегородкой, на свежем сене, он расстелил
застиранное армейское одеяло. Где-то наверху захлопали крыльями ласточки, но
затем, объясняясь на своем загадочном наречии, уселись на прежнее место.
Запыленное оконце было обращено к фасаду дома. Сара расчистила глазок и
посмотрела, как там Денни.
– Все в порядке? – спросил Джонни.
– Да. Лучше здесь. В доме я бы чувствовала себя так… – Она
беспомощно пожала плечами.
