Но он уже переутомился. Он устал больше, чем уставал,
проходя курс физиотерапии под наблюдением Эйлин Мэноун. Симпатичная женщина,
подумал он ни с того ни с сего. Симпатичная и душевная. Такой, во всяком
случае, она была, пока я не сказал ей, что у нее дома пожар. После этого она
стала отчужденной и настороженной. Да, она была благодарна, но… разве она еще
хоть раз прикоснулась ко мне? А в самом деле, прикоснулась? Какое там… И с
Баннерманом произойдет то же самое, когда все будет позади. Печально. Он ведь
тоже неплохой человек. Просто людям становится не по себе рядом с человеком,
которому достаточно потрогать вещь, чтобы все узнать о ее владельце.
– Это еще ничего не доказывает, – послышался голос
Баннермана. Он говорил с вызовом, как разобиженный мальчик, и у Джонни возникло
сильное желание сграбастать его и тряхнуть так, чтобы зубы лязгнули. Но на это
у него не было сил.
Они изучали таблицу, которую Джонни набросал на обратной
стороне акта о списании устаревшей аппаратуры для радиоперехвата. Возле стола
Баннермана были в беспорядке свалены семь или восемь картонных коробок со
старыми карточками, а в ящике для входящих и исходящих бумаг стояли карточки с
графиками дежурств Фрэнка Додда за все время его службы в полиции. Таблица
выглядела следующим образом:
Время смерти указано предположительно, на основании
заключения экспертизы.
– Вы правы, это еще ничего не доказывает, – согласился
Джонни. – Но и не снимает с него подозрения.
Баннерман ткнул пальцем в таблицу.
– Когда была убита мисс Рингголд, он нес службу.
– Положим, что так. Если только она действительно была убита
двадцать девятого октября. Хотя это могло случиться и двадцать восьмого и
двадцать седьмого. А что, если он даже нес службу? Кому придет в голову
подозревать полицейского?
Баннерман пристально изучал таблицу.
– Ну а как обстоит дело с интервалом? – спросил Джонни. – С
интервалом в три года?
– В семьдесят третьем – семьдесят четвертом годах Фрэнк
находился здесь при исполнении служебных обязанностей, – сказал Баннерман,
перебирая карточки. – Вы же видите.
– Как знать, может быть, в ту зиму у него не было вспышки
активности. Такое бывает, насколько нам известно.
– Насколько нам известно, нам ничего не известно, – отрезал
Баннерман.
– А как насчет семьдесят второго? Конца семьдесят второго –
начала семьдесят третьего? В картотеке ничего нет по этому периоду. Он что, был
в отпуске?
– Нет, – сказал Баннерман. – Фрэнк и еще один парень по
имени Том Харрисон слушали курс «О местном судопроизводстве» на отделении
Колорадского университета в Пуэбло. Курс рассчитан на два месяца. Фрэнк с Томом
пробыл там с пятнадцатого октября и почти до рождества. Фрэнк чуть было не
отказался ехать, боясь оставить мать дома одну. Честно говоря, я думаю, это она
убеждала его остаться. Но я уговорил Фрэнка. Он рассчитывал сделать карьеру по
нашему ведомству, а при этом совсем неплохо иметь в активе университетский
курс. Помнится, когда они вернулись в декабре, Фрэнк выглядел ужасно – перенес
вирусное заболевание. Похудел на двадцать фунтов. Он сказал, что никто в тех
молочных краях не готовит так, как его мамочка.
Баннерман умолк. Видимо, что-то в этом рассказе смутило его
самого.
– Он взял недельный отпуск по болезни на время школьных
каникул и только после этого немного отошел, – закончил Баннерман, словно оправдываясь.
– На службу вышел не позднее пятнадцатого января. Можете проверить по
картотеке.
– Нет необходимости. Так же, как нет необходимости говорить
вам, каким будет ваш следующий шаг.
– Вы правы, – сказал Баннерман, опуская глаза. – Я говорил,
что вы неплохо соображаете в нашем деле. Вероятно, я и сам не понимал,
насколько был прав. Или не хотел понимать.
Он снял телефонную трубку и извлек из нижнего ящика стола
толстый справочник в простом синем переплете. Листая справочник, он бросил:
– Здесь есть телефон любого шерифа в любом графстве
Соединенных Штатов.
Баннерман нашел нужный номер и набрал его.
Джонни поерзал на стуле.
– Алло, – сказал Баннерман. – Управление шерифа в Пуэбло?… С
вами говорит Джордж Баннерман, шериф графства Касл в западном Мэне… Да, именно
так, штат Мэн. Простите, с кем я говорю?.. Так вот, полицейский Тейлор,
ситуация следующая. У нас тут произошла серия убийств – изнасилования с
удушением, шесть случаев за последние пять лет. Все они имели место в конце
осени или в самом начале зимы. Мы… – Он поднял на Джонни страдальческий,
беспомощный взгляд, затем снова опустил глаза. – Мы подозреваем человека,
который находился в Пуэбло с пятнадцатого октября по… гм… семнадцатое декабря
семьдесят второго года, если не ошибаюсь. Я хотел бы знать, числится ли в ваших
журналах за этот период нераскрытое убийство – жертва женского пола, любого
возраста, изнасилована, причина смерти – удушение. Далее, если такое преступление
было совершенно и вы взяли пробу спермы, я хотел бы знать ее группу. Что?..
Хорошо. Благодарю… Я буду ждать. До свидания.
Он повесил трубку.
– Сейчас он проверит, кто я такой, затем пройдется по
журналу и перезвонит мне. Хотите чашечку… ах да, вы же не пьете.
– Нет, – сказал Джонни. – Я выпью воды.
Он наполнил бумажный стаканчик. Буран выл и барабанил в
стекла.
За его спиной раздался виноватый голос Баннермана:
– Ладно, чего там. Вы правы. Я бы не отказался от такого
сына. Когда моя жена рожала Катрину, пришлось делать кесарево. Ей больше нельзя
иметь детей, врач сказал, что это убьет ее. Тогда ей перевязали трубы, а я
сделал вазектомию. Для страховки.
Джонни подошел к окну и долго стоял со стаканчиком в руке,
вглядываясь в темноту. Кроме снега, смотреть было не на что, но он не мог
обернуться, иначе Баннерман сломался бы окончательно. Не нужно быть
экстрасенсом, чтобы почувствовать это.
– Отец Фрэнка работал на железнодорожной ветке Бостон – Мэн.
Погиб, когда мальчику было лет пять. Пьяный полез сцеплять вагоны, и его
буферами… в лепешку. Фрэнк остался единственным мужчиной в доме. Роско
утверждает, что у него в школе была девочка, но миссис Додд быстро это дело
поломала.
Ничего удивительного, подумал Джонни. Женщина, которая
могла… прищепкой… собственного сына… такая ни перед чем не остановится. Тоже
хорошая психопатка.
В шестнадцать лет он пришел ко мне и спросил, не возьмут ли
его полицейским на полставки. Сказал, что с детства ни о чем другом не мечтает.
Мне он сразу понравился. Я оставил его при себе и платил из своего кармана.
Платил, сами понимаете, сколько мог, но он не жаловался. Готов был вкалывать
задаром. За месяц до окончания школы подал рапорт с просьбой перевести его на
полную ставку, однако в тот момент у нас не было вакансий. Тогда он устроился
где-то на временную работу, а по вечерам ездил на лекции для полицейских в
Горемский университет. Похоже, что миссис Додд и тут пыталась все поломать – не
хотела оставаться дома одна, но на этот раз Фрэнк уперся… не без моей
поддержки. Мы взяли его к себе в июле семьдесят первого года, и с тех пор он у
нас… Вот вы мне говорите такое, а я как вспомню, что Катрина была там вчера
утром, что она прошла в двух шагах от того человека… для меня это все равно что
кровосмешение. Фрэнк бывал у нас в доме, ел с нами за одним столом, раза два мы
оставляли на него маленькую Кэти… а вы говорите…
