Герберт Смит сочетался вторым браком с Чарлиной Маккензи в
назначенный день и час – в полдень второго января 1977 года. Церемония
происходила в конгрегационалистской церкви на Саутвест Бенд. Отец невесты,
почти слепой восьмидесятилетний старик, передал ее жениху. Джонни, стоявший
рядом с отцом, без заминки поднес в нужный момент обручальное кольцо. Вот он,
радостный миг.
На бракосочетание приехала Сара Хэзлит с мужем и сыном,
успевшим выйти из младенческого возраста. Сара была беременна и вся сияла –
само воплощение счастья и осуществленных мечтаний. Джонни почувствовал укол
жгучей ревности, его словно застигла врасплох газовая атака. Через несколько
секунд все стало на свои места, и, едва церемония закончилась, он подошел к ним
и заговорил.
Он впервые видел мужа Сары. Это был высокий видный мужчина с
едва намеченными усиками и ранней сединой. Он с успехом прошел в сенат штата
Мэн и сейчас рассуждал о том, какая ситуация сложилась после выборов и как
непросто находить общий язык с губернатором из независимых, а Денни тянул его
за штанину и просил пить: пи-ить, пап, пии-и-ить!
Сара говорила мало, но Джонни чувствовал на себе взгляд ее
сияющих глаз; это его сковывало, хотя было по-своему приятно. Но и грустно,
пожалуй.
Вино лилось рекой, и Джонни выпил четыре бокала – вдвое
больше обычного; возможно, тому причиной была встреча с Сарой, которая приехала
не одна, а может быть, просто, глядя на сияющую Чарлину, он до конца осознал,
что Вера Смит ушла навсегда… Как бы то ни было, направляясь к Гектору
Маркстоуну, отцу невесты, минут через пятнадцать после ухода Хэзлитов, он
чувствовал приятный шум в голове.
Старик сидел в углу возле порушенного свадебного пирога,
сложив скрюченные артритом руки на набалдашнике трости. Одна дужка его темных
очков была обмотана черной изоляционной лентой. Возле него стояли две пустые
бутылки из-под пива и еще одна, недопитая. Он всмотрелся в лицо Джонни.
– Ты сын Герберта?
– Да, сэр.
Еще более пристальный взгляд. Затем Гектор Маркстоун сказал:
– Ты плохо выглядишь, мальчик.
– Это, наверно, оттого, что я допоздна работаю.
– Тебе надо попить что-нибудь тонизирующее. Чтобы прийти в
норму.
– Вы участвовали в первой мировой войне? – спросил Джонни.
К синему саржевому пиджаку старика были приколоты медали, в
том числе французский Военный крест.
– А как же, – просветлел Маркстоун. – Служил под
командованием Джека Першинга. Американский экспедиционный корпус.
Семнадцатый-восемнадцатый год. Прошли огонь и воду. И по грязи топали, и дерьмо
лопали. Белло Вуд
[31]
, мой мальчик, Белло Вуд. Для многих сейчас это просто
название из учебника истории. А я там был. Я видел, как там умирали. И по грязи
топали, и дерьмо лопали, и кости свои разбрасывали по полю.
– Чарлина говорила, что ваш сын… ее брат…
– Бадди? Да, был бы сейчас тебе вроде дядюшки. Любили ли мы
своего мальчика? Как не любить. При рождении ему дали имя Джо, но все его звали
Бадди. Как получила мать Чарли ту телеграмму, так начала таять на глазах.
– Его убили на войне?
– Убили, – не сразу ответил старик. – Сент-Лу, сорок
четвертый год. Не так уж далеко от Белло Вуд – по тамошним, конечно, понятиям.
Угодил под нацистскую пулю.
– Я тут пишу статью, – сказал Джонни, еще больше хмелея при
мысли о том, как ловко он направил разговор в интересующее его русло. – Надеюсь
продать ее в «Атлантик» или «Харперс»…
– Ты писатель? – Стекла зеркальных очков блеснули; Джонни
явно пробудил его любопытство.
– Начинающий, – сказал Джонни. Он уже сожалел о своей
разговорчивости. Да, я писатель. Пишу по ночам. – В общем, статья будет о
Гитлере.
– О Гитлере? Что о Гитлере?
– Видите ли… предположим… предположим, что вы сели в машину
времени и вернулись в тридцать второй год. В Германию. И предположим, вы
встречаете Гитлера. Вы убьете его или оставите в живых?
Темные очки старика приблизились к самому лицу Джонни. С
Джонни сразу слетел весь хмель, и куда-то девались и разговорчивость, и умные
мысли. Все теперь зависело от того, что ему ответит этот старик!
– Ты не шутишь, сынок?
– Нет, не шучу.
Гектор Маркстоун снял одну руку с набалдашника трости,
запустил в карман брюк и бесконечно долго там рылся. Наконец он вынул ее. В
руке оказался складной нож с костяной рукоятью, отполировавшейся и пожелтевшей
за много лет. Тут заработала другая рука, которой старик с осторожностью,
отличающей артритиков, стал раскрывать нож. Лезвие коварно блеснуло в лучах
яркого света. Этот нож проделал путь во Францию в 1917 году вместе с
мальчишкой, вступившим в армию таких же мальчишек, которым не терпелось дать по
рукам грязному бошу, коловшему штыком детей и насиловавшему монахинь, и показать
этим французикам, как надо воевать. Тех мальчишек косили из пулеметов, их
валила дизентерия и инфлюэнца, они наглотались горчичного газа и фосгена, они
выходили из-под огня у Белло Вуд, оборванные и обезумевшие от страха, будто
столкнулись нос к носу с самим дьяволом. И все это оказалось напрасным.
Оказалось, что все надо начинать сначала.
Где-то играла музыка. Люди смеялись, танцевали. Где-то в
отдалении гудела лампа дневного света. Джонни не мог глаз отвести от
обнаженного лезвия, загипнотизированный игрой света на отточенном острие.
– Видишь? – тихо спросил Маркстоун.
– Да, – вздохнул Джонни.
– Я бы вонзил нож в этого убийцу, прямо в его черное и
лживое сердце, – сказал Маркстоун. – Я воткнул бы нож по самую рукоятку… а
потом повернул бы, вот так. – Он медленно повернул руку с ножом, сначала по
часовой, потом против часовой стрелки. На лице его появилась странная улыбка и
стали видны гладкие, как у младенца, десны. – Но прежде, – сказал он, – я бы
смазал лезвие крысиным ядом.
– Убил ли бы я Гитлера? – повторил Роджер Чатсворт; изо рта
у него шел пар. Они с Джонни прогуливались вдвоем по заснеженному лесу за
даремским домом. В лесу тишина. Начало марта, а тишина такая неподвижная, как в
январе.
– Да, именно.
– Любопытный вопрос, – сказал Роджер. – Беспредметный, но
любопытный. Нет, вряд ли. Я бы скорее вступил в его партию. Попытался бы
что-нибудь изменить изнутри. Возможно, удалось бы исключить его или
скомпрометировать. Конечно, если знать наперед, во что это выльется.
Джонни вспомнил обрубки бильярдных киев. Вспомнил
ярко-зеленые глаза Санни Эллимана.
