— Теперь, когда задание вам понятно, потрудитесь прикинуть, сколько времени вам потребуется.
— Простите? — Лало заставил себя вернуться в реальность.
— Когда вы сможете принести наброски? — жестко повторила Данлис.
— Я должен все обдумать… и выбрать модель… — запинаясь сказал Лало. — Это займет два или три дня.
— О, Лало…
Портретист вздрогнул, повернулся и только тут осознал, что он уже прошел весь путь от ворот Молина Факельщика до улицы Ювелиров, не разбирая дороги, словно ноги сами несли его к дому.
— Мой дорогой друг! — слегка отдуваясь, к изумленному Лало подошел Сандол, торговец коврами. Во время их последней встречи звучали совсем другие слова — тогда Сандол отказался заплатить оговоренную сумму за портрет жены, ссылаясь на то, что на картине она выглядела слишком толстой.
— Я давно хотел сказать, какое наслаждение доставляет нам ваша живопись. Недаром говорят, произведение искусства дарит бесконечную радость. Пожалуй, мне стоит заказать еще и свой портрет, в пару к портрету жены. Что вы на это скажете? — он отер лоб огромным платком из пурпурного шелка.
— Конечно, я буду счастлив, не знаю только, когда смогу этим заняться, видите ли, я некоторое время буду занят… — ответил Лало смущенно.
— Ну, разумеется, — Сандол заискивающе улыбнулся. — Я понимаю, что вам в ближайшее время придется работать в гораздо более высокопоставленных домах, нежели моя обитель. Моя жена говорила не далее, как сегодня утром, какая это была честь, когда ее портрет рисовал человек, украшающий ныне праздничный зал самого Молина Факельщика!
Внезапно Лало все понял. Новость о его возможном заказе уже облетела весь город. Он злорадно усмехнулся, припомнив, как унижался перед этим человек, выпрашивая хотя бы часть своего гонорара. Пожалуй, стоило нарисовать его портрет — торговец коврами был таким же свиноподобным, как и его супруга, и вместе картины составили бы прекрасную пару.
— Мне сейчас не хотелось бы говорить на эту тему, — скромно ответил Лало, — но не могу отрицать, что я теперь — э-э… — приближен… Боюсь, что возможность послужить представителю богов Рэнке должна иметь преимущество перед прочими заказами. — Они не спеша шли по людной улице, сопровождаемые любопытными взглядами и заинтересованным гулом: подмастерья рассказывали об их разговоре мастерам; затянутые в шелк матроны перешептывались друг с другом, звеня серьгами.
— О, конечно же, я понимаю, — с жаром заверил его Сандол. — Все, о чем я прошу — чтобы вы имели меня в виду.
— Я дам вам знать, — любезно сказал Лало, — когда буду посвободнее. — Он ускорил шаги, оставив позади купца, который остановился, как вкопанный, наподобие тающей льдины посреди людского моря. Когда Лало пересек Тропу Денег и свернул в Стальной переулок, он позволил себе раза два подпрыгнуть на радостях. — Не только ноги мои, но все мое существо пляшет от восторга!
— сказал он себе. — Пусть все боги Рэнке и Илсига благословят Инаса Йорла!
Солнце отражалось от белых стен домов, играло на полированных лезвиях мечей и кинжалов, выставленных в витринах оружейных лавок, рассыпалось мириадами искр на звеньях кольчуг. Но весь этот блеск был ничто по сравнению со сверкающими перспективами, открывающимися перед мысленным взором Лало. Он будет жить не просто в достатке, но в богатстве, его ждет не только уважение, но и подлинная слава! Все, о чем он всегда мечтал, находилось на расстоянии вытянутой руки…
Карманники крутились вокруг него, как привидения, пока он шел по аллее, но вопреки слухам, его кошелек был по-прежнему пуст, и они растворились в кустах прежде, чем он их заметил. Кто-то окликнул его, когда он проходил мимо скромных заведений около складских зданий, но глаза Лало были ослеплены видениями.
Только когда ноги вынесли его на Набережную, которая шла вдоль гавани, он осознал, что с ним поздоровался медник Фарси, тот самый, что ссудил ему деньги во время болезни Джиллы после рождения их второго ребенка. Лало собрался было повернуть назад и исправить свою оплошность, но решил что у него еще будет время навестить Фарси. Сейчас он был слишком занят.
В голове у него бурлили планы. Ему нужно было представить на рассмотрение нечто такое, что затмило бы нынешнее убранство зала, но не вульгарной пышностью, а тонким вкусом. Краски, детали, игра линий колыхались перед его внутренним взором, словно узорчатая пелена, закрывая от него убогие улицы города.
Как много зависело от моделей, которых ему предстояло отобрать для набросков! Сабеллия и ее нимфы должны были олицетворять красоту, поражающую воображение и радующую глаз, от них должен исходить свет величия и невинности одновременно.
Лало поскользнулся на рыбьей голове. Несколько секунд он отчаянно балансировал, наконец, обрел равновесие и остановился, щурясь на яркое солнце.
— Но где же я отыщу таких девушек в Санктуарии? — спросил он себя вслух. — В городе, где женщины продают своих дочерей в публичные дома, как только у тех набухнут груди. — Даже те девушки, которые умудрялись сохранять некую внешнюю красоту, очень быстро развращались внутренне. В прошлые годы ему удавалось находить модели среди уличных певиц и девушек, которые восполняли свой ничтожный дневной заработок ткачих постыдной ночной работой. Теперь нужно было искать в другом месте.
Он вздохнул и повернулся лицом к морю. Здесь было прохладнее, ветер менялся и приносил свежее дыхание моря, которое разгоняло запах тухлой рыбы. Синяя вода сияла, как глаза девственницы.
Женщина с ребенком на руках помахала ему рукой, и он узнал Валиру, которая пришла сюда поиграть с малышом на солнышке, пока не пришло время выставлять себя на продажу перед гуляющими моряками. Она подняла ребенка, и он с болью заметил, что, хотя глаза ее подведены, а в крашеных волосах блестят стеклянные шарики, руки еще по-детски тонки. Он вспомнил, что совсем недавно она была подружкой его старшей дочери и часто приходила к ним на ужин, когда у самой дома было нечего есть.
Он знал об изнасиловании, которое и толкнуло ее к нынешнему занятию, о нищете, которая удерживала ее на панели, но жизнерадостное приветствие девушки оставило горькое чувство. Она не выбирала свою судьбу и была не в силах изменить ее. Существование этой девушки омрачало прекрасное будущее, которое он предвидел для себя.
Лало торопливо махнул ей рукой и заспешил прочь, испытывая одновременно облегчение и стыд, когда она не окликнула его.
Он продолжил свой путь вдоль Набережной, мимо верфи, где швартовались иностранные корабли, прикованные якорными цепями, как благородные скакуны у деревенской коновязи. Некоторые купцы разложили свои товары прямо на пристани, и Лало пришлось прокладывать себе дорогу сквозь кучки людей, которые спорили о цене, обменивались тумаками и новостями, и все это с одинаково хорошим настроением. Несколько Городских Стражей стояли, прислонившись к столбам, на лицах их читались одновременно равнодушие и настороженность. При них находился один из церберов, выражение его лица отличалось от них только крайним высокомерием.
