Норман размахнулся и стукнул кулаком по зеркалу заднего
вида. Оно сорвалось с крепления, ударилось о лобовое стекло, отскочило от
приборной доски и упало на пол. Он набросился на лобовое стекло, награждая его
ударами, от которых заныли костяшки пальцев, а перстень выпускника Полицейской
академии оставил на стекле паутинку трещин, похожих на увеличенную звездочку,
отмечающую примечания на книжной странице. Затем занес кулак над баранкой и
вдруг замер. Подняв голову, он увидел торчащую под щеткой стеклоочистителя
квитанцию оплаты за парковку. Он сфокусировал взгляд на клочке бумаги,
постепенно приходя в себя.
Почувствовав, что самообладание начинает возвращаться к
нему, пусть даже не так быстро, как хотелось бы, Норман сунул руку в карман,
извлек свернутую пачку банкнот и вытащил из нее пятерку. Затем собрался с
силами, чтобы не замечать вони (впрочем, от нее просто некуда было деться),
натянул на голову маску Фердинанда и медленно подкатил к будке пропускника.
Высунувшись из окошка, уставился на дежурного через отверстие для глаз в маске.
Он заметил, как дежурный неуверенным движением схватился за дверную ручку,
наклоняясь за деньгами, и до него дошло, что тот пьян в стельку.
— Viva el toro! — приветствовал его дежурный и засмеялся.
— Верно, — кивнул в ответ выглядывающий из «форда» бык. — El
toro grande.
[3]
— С вас два с полт…
— Оставьте сдачу себе, — отмахнулся Норман и выехал со
стоянки.
Он отъехал на полквартала и притормозил у тротуара,
чувствуя, что если не снимет маску сейчас же, то и без того к отвратительному
запаху добавится вонь его собственной рвоты. Он яростно рванул маску дрожащими
от возбуждения пальцами, как человек, увидевший, что к его лицу присосалась
пиявка. Затем действительность снова на некоторое время исчезла, произошел
очередной скачок сознания, когда рассудок оторвался от реальности, как
управляемая ракета.
Норман очнулся за рулем автомобиля, стоящего на перекрестке
перед красным сигналом светофора. Во время провала сознания он успел стащить с
себя рубашку. На дальнем углу перекрестка светящийся циферблат электронных
часов сообщил ему время: семь минут третьего. Оглядевшись, он увидел, что его
скомканная рубашка валяется на полу рядом с зеркалом заднего вида, сорванным с
крепления, и украденной маской Фердинанда. Грязный Ферди, сморщившийся,
потерявший объемность и казавшийся перекошенным, глядел на него пустыми
глазницами, через которые Норман видел коврик перед пассажирским сидением.
По-идиотски счастливая улыбка быка почему-то превратилась в почему-то
понимающую ухмылку. Но это не страшно. По крайней мере, проклятая резина не
сдавливает его лицо. Он включил радио, что оказалось непросто с сорванной
ручкой настройки. Приемник по-прежнему был настроен на станцию, передававшую
старые хиты, и из колонок раздался голос Томми Джеймса, исполнявшего
«Хэнки-Пэнки» в сопровождении группы «Шонбеллс». Норман тут же запел вместе с
Томми.
В соседнем ряду дороги сидящий за рулем синего «камри»
мужчина, по виду типичный бухгалтер, смотрел на Нормана с опасливым
любопытством. Сначала Норман не сообразил, чем вызвал такой интерес, затем
вспомнил, что на его физиономии, должно быть, осталась кровь— уже запекшаяся,
судя по ощущениям. К тому же он был без рубашки. Об этом надо позаботиться, и
как можно быстрее. Между тем…
Он наклонился, подобрал маску, сунул руку внутрь и кончиками
пальцев зажал резиновые губы Ферди. Затем поднял руку с маской на уровень окна,
шевеля пальцами в ритм песне, заставляя быка петь вместе с Томми Джеймсом и
«Шонбеллс». Он покачивал рукой вверх-вниз, и казалось, что бык кивает головой в
такт музыке. Похожий на бухгалтера мужчина поспешно отвернулся и уставился на
стоящую впереди машину. Некоторое время он сидел неподвижно, потом резко
наклонился и защелкнул замок, запирающий пассажирскую дверцу. Норман
усмехнулся.
Он снова бросил маску на пол и вытер испачканную руку и
голую волосатую грудь. Он понимал, что выглядит, мягко говоря, странно, и похож
на сумасшедшего, но будь он проклят, если опять наденет мокрую и вонючую
рубашку. Мотоциклетная куртка валялась на сидение рядом с ним и, слава Богу,
оказалась сухой внутри. Норман натянул куртку и застегнулся до самого
подбородка. В этот момент на светофоре загорелся зеленый сигнал, и «камри»
рванул с места, как выпущенный из пушки снаряд. Норман тоже проехал
перекресток, но с ленивой неторопливостью, подпевая Томми Джеймсу: «Я видел,
как она шла по переулку… Ты знаешь, я видел ее в первый раз… Чертовски
привлекательная девушка, и совсем одна… Эй, красотка, не позволишь ли подвезти
тебя домой?» Песня напомнила ему школьные годы. Какой замечательной была тогда
жизнь! Без милой маленькой Роуз, из-за которой все полетело вверх тормашками, и
он влип в эти неприятности. По крайней мере до тех пор, пока он не познакомился
с ней, когда учился в выпускном классе.
«Где ты, Роуз? — подумал он. — Почему не пришла не этот
сучий пикник? Где тебя носит, мать твою?»
— Она на своем пикнике, — прошептал эль торо, и в его голосе
прозвучали странные интонации — словно он не высказывал свои предположения, а
вещал неоспоримую истину, как оракул.
Норман свернул к тротуару, нажал на тормоза, не обращая
внимания на запрещающий остановку знак, и снова поднял маску с пола. Опять
надел ее на руку, только в этот раз повернул к себе. Он видел собственные
пальцы в пустых глазницах, и все же ему казалось, что взгляд быка направлен на
него.
— Что ты хочешь сказать — на своем пикнике? — переспросил он
хрипло.
Его пальцы зашевелились, заставляя двигаться губы маски.
Норман не чувствовал пальцев, но видел их. Он подумал, что услышанный им голос
принадлежит ему самому, но звучал он совершенно по-иному, к тому же не
раздавался в голове, как голос отца, и не зарождался в гортани; ему
действительно казалось, что слова произнесла маска.
— Ей нравится, как он ее целует, — сообщил ему Фердинанд. —
Каково тебе знать это? И еще ей нравится, как он пользуется руками. Она хочет,
чтобы до возвращения он сделал ей хэнки-пэнки, — Бык вздохнул, и его резиновые
губы изогнулись в гримасе презрения. — Но ведь все женщины таковы, согласись.
Хэнки-пэнки. Буги-вуги. Всю ночь напролет.
— Кто? — заорал Норман на маску. На его висках вздулись и
пульсировали вены. — Кто ее целует? Кто ее лапает? И где они? Говори, скотина!
Но бык умолк. Если, конечно, вообще говорил. «И что ты
намерен предпринять теперь, Норми?» — этот голос был знаком. Голос горячо
любимого папаши. Приятный, как заноза в заднице, но ничего, терпеть можно. И не
пугающий. Другой же голос внушал страх. Даже если он рождался в его собственной
глотке, все равно внушал страх.
— Найти ее, — прошептал он. — Я собираюсь найти ее и
показать ей хэнки-пэнки. Во всяком случае, свою версию.
