— Не вздумай кричать, — пригрозил он ей. — Не вздумай
кричать, Пэмми. Если пикнешь, убью.
Разумеется, он не намеревался исполнять свою угрозу — по
крайней мере сразу, — но ей-то откуда знать?
За миг до этого Пэм сделала глубокий вдох; теперь же она
медленно и неслышно выпустила воздух из легких. Норман заметно расслабился.
— Пожалуйста, не трогайте меня, — заскулила она, и это уже
оригинально, этого он прежде никогда не слышал, нет-нет, ну что вы!
— И не собираюсь, — с теплотой в голосе заверил он ее, — Я
не собираюсь причинить тебе боль. — Что-то зашевелилось в заднем кармане. Он
сунул туда руку и нащупал резину. Маска. Нельзя сказать, чтобы он удивился. —
Все, что мне надо от тебя, это узнать то, что я хочу знать, Пэм. Ты мне это
скажешь, и мы, счастливые и довольные, разойдемся каждый в свою сторону.
— Откуда вам известно, как меня зовут?
Он ответил ей уклончивым пожатием плеч, которое часто
применял при допросах подозреваемых, словно говоря — ему известно многое, в
этом и заключается его работа.
Она сидела на свалившейся куче темно-коричневых одеял, точно
таких же, как и то, что покрывало его постель в номере на девятом этаже, и
разглаживала юбку на коленях. Надо отдать ей должное, глаза у нее
замечательные, такого редкого сочного синего цвета. На нижнем веке левого глаза
собралась слезинка, дрогнула и покатилась по щеке, оставляя черный след туши
для ресниц.
— Вы хотите изнасиловать меня? — спросила она, глядя на него
своими бесподобными по-детски синими глазами, роскошными глазами — имея такие
глазки, можно свести с ума любого мужика, правда, Пэмми? — однако он не замечал
в них того, что хотел. А хотел он увидеть взгляд, знакомый ему по камерам,
взгляд человека, который после допроса, продолжавшегося целый день и половину
ночи, готов сломаться: жалкий, униженный, умоляющий взгляд, утверждающий: «Я
скажу вам все, все, что хотите, только оставьте меня в покое хоть ненадолго».
Он не видел этого взгляда в глазах Пэмми. Пока.
— Пэм…
— Пожалуйста, не надо насиловать меня, прошу вас, не надо,
но если вы все-таки собираетесь сделать это, прошу вас, воспользуйтесь презервативом,
я так боюсь СПИДа…
Он уставился на нее потрясенный, потом разразился хохотом.
От смеха у него свело живот, вернулась невыносимая боль в груди и еще сильнее
заболело лицо, но какое-то время Норман просто не мог остановиться. Он говорил
себе, что обязан остановиться, что кто-нибудь из администрации отеля, проходя
мимо, решит полюбопытствовать, что же так развеселило кого-то, и попытается
заглянуть в подсобку, но даже эта доводы не помогли; он просто должен
отсмеяться, пока приступ не закончится сам собой.
Блондинка смотрела на него сначала удивленно, затем тоже
робко улыбнулась. Улыбнулась с надеждой.
С огромным трудом Норману удалось взять себя в руки, хотя к
тому времени глаза его все еще слезились от смеха.
— Господи, не собираюсь я тебя насиловать, Пэм, — выдавил он
наконец, после того как приступ смеха ослабел настолько, чтобы его слова не
показались неискренними.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — снова спросила она. В
этот раз ее голос звучал более уверенно.
Он выдернул из кармана маску, сунул руку внутрь и принялся
шевелить ею, как тогда, на улице, перед глазеющим на него похожим на бухгалтера
водителем «камри».
— Пэм-Пэм-бо-Бэм, банана-фанна-фо-Фэм, фи-фай-мо-Мэм, —
заставил петь маску. Он покачивал рукой вперед-назад, как Шери Льюис со своей
трахнутой отбивной из ягнятины, только теперь это не ягненок, а бык,
кастрированный бык-недоумок с цветочками на рожках. На всей земле не найдется
причины, по которой он мог бы испытывать к Фердинанду теплые чувства… однако
следует признаться честно — проклятый бык ему чем-то нравился.
— Ты тоже мне чем-то нравишься, — признался кастрированный
бык-недоумок, глядя на Нормана своими пустыми глазницами. Затем повернулся к
Пэм и с помощью Нормана, чьи пальцы заставляли двигаться его губы, спросил: — У
тебя что, какие-то проблемы?
— Н-н-нет, — промямлила она, и выражение глаз, которого ему
так не хватало, все не появлялось и не появлялось, хотя наметились признаки
прогресса: он приводил ее в трепетный ужас — они приводили ее в ужас, — в этом
можно не сомневаться.
Норман присел на корточки, свесив руки между коленями; морда
Фердинанда была теперь обращена к полу. Он посмотрел на нее с искренним
сочувствием.
— Клянусь, больше всего на свете ты хотела бы, чтобы я
убрался из этой комнаты и из твоей жизни, правда же, Пэм?
Она кивнула с такой силой, что волосы подпрыгнули на плечах.
— Да, я понимаю и полностью с тобой согласен. Ты скажешь мне
одну вещь, и я растаю, как прохладный бриз. И ответ не представляет собой
ничего сложного. — Он подался к ней; рога Фердинанда уперлись в пол. — Все, что
мне надо, — это знать, где Роуз. Роуз Дэниэлс. Где она живет.
— О мой Бог! — С лица Пэм исчезли последние краски — два
розовых пятна на скулах, — а глаза расширились так, что им, казалось, стало
тесно. — О мой Бог! Это вы! Вы Норман.
Он испугался и разозлился — ему полагалось знать ее имя, именно
на этом все и построено, но она не должна знать, как его зовут, — после чего
события приняли неожиданный оборот. Пока он реагировал на произнесенное ею имя,
она вскочила на ноги и едва не убежала. Он бросился за ней, протягивая правую
руку с надетой на нее маской быка Фердинанда. Краешком сознания слышал свой
голос, кричавший, что Пэм от него не уйдет, что он намерен поговорить с ней,
поговорить сейчас же и начистоту.
Норман схватил ее за горло. Она издала сдавленный хрип — его
рука не позволила закричать — и рванулась с отчаянной силой, о которой и не
подозревал. И все же он удержал бы ее, но помешала маска. Резиновая морда быка
соскользнула с руки, и Пэм бросилась к двери, она упала у двери, размахивая
вытянутыми в стороны руками, и в течение нескольких секунд Норман не мог
сообразить, что же случилось потом.
Раздался звук, сочный хлопок, похожий на звук вылетевшей из
бутылки шампанского пробки, после чего руки Пэм задергались, колотя по двери, а
шея изогнулась под странным углом, как шея человека, наблюдающего за
торжественной церемонией поднятия флага на патриотическом празднике.
— Эй? — окликнул ее Норман, и Ферди поднялся перед ним на
его же руке. Перекошенная морда быка показалась ему пьяной. — Пфффф, — скривил
губы Фердинанд. Норман сорвал маску с руки и сунул ее в карман, слыша новый
звук, напоминающий весеннюю капель. Он посмотрел вниз и увидел, что цвет
кроссовки на левой ноге Пэм вместо белого стал красным от крови, кровь стекала
по двери длинными полосами. Руки Пэм все еще дергались. Норману они напомнили
бьющихся в клетке маленьких птиц.
