Ей представилось, как лисица, мать семейства, которую они
видели сегодня (тысячу лет назад) поднимает морду к луне. Лисица, следящая за
луной, пока ее детеныши спят под корнями вывороченного из земли дерева,
задирающая морду к небу и глядящая на луну своими черными блестящими глазками.
На лице Билла застыло выражение полнейшего непонимания; свет
ночи серебрил его кожу.
— Рози, — пробормотал он слабым неуверенным голосом. Губы
его продолжали шевелиться, но он больше не произнес ни звука. Она взяла его за
руку.
— Идем, Билл. Нам нужно спешить.
— Что происходит? — Растерянный и недоумевающий, он выглядел
жалко. Это пробудило в ней противоречивые чувства: раздражение, вызванное его
по-коровьи замедленной реакцией, и безмерную любовь— почти материнскую, —
похожую на бушующий в сознании пожар. Она защитит его. Да. Да. Она спасет его
от смерти; ценой собственной жизни, если на то пошло.
— Не задавай вопросов и не думай о том, что происходит, —
велела она. — Доверься мне, как я доверилась тебе, когда ты вел мотоцикл.
Положись на меня и иди за мной. Нам надо торопиться!
Правой рукой она повлекла его за собой; браслет баранкой
висел на указательном пальце левой. На мгновение он воспротивился ее усилиям,
но в этот момент за дверью раздался крик Нормана, и дверь затрещала под его
ударом. Вскрикнув от испуга и злости, Рози крепче сжала руку Билла. Она втащила
его в шкаф и в залитый лунным светом мир, раскинувшийся перед ними.
13
Все пошло кувырком, когда паскуда Роуз перегородила ему путь
на лестницу вешалкой. Норман умудрился заплутаться в ней; правда, не он сам, а
плащ, который ему так нравился. Один крючок вешалки застрял в петле для
пуговицы — лучший фокус недели! — другой влез в карман с нахальством неопытного
вора, пытающегося выудить бумажник. Третий медный крючок, словно палец садиста,
воткнулся в самую уязвимую точку на теле мужчины. Рыча и проклиная ее на чем
свет стоит, он попытался броситься вперед и вверх. Отвратительная вешалка
вцепилась в него всеми щупальцами, не желая выпускать добычу, а волочить ее за
собой, как выяснилось, не было никакой возможности; одна лапа просунулась между
перилами лестницы, удерживая его, как якорь.
Он должен подняться наверх, должен. Не хватало еще, чтобы
стерва заперлась в своей конуре с сосунком. Ему необходимо добраться до них
раньше. Норман не сомневался, что, если потребуется, без особого труда выбьет
дверь, за свою карьеру полицейского ему довелось взломать не один десяток
дверей, причем с некоторыми пришлось повозиться, однако в данной ситуации
главное — время. Он не хотел стрелять в нее, такая смерть была бы слишком
быстрой и легкой для Роуз и ей подобных, но если путь, по которому он следует,
не выровняется в ближайшее время, то, возможно, иного выбора не останется.
Какой позор! Какое разочарование!
— Да надень же меня, хозяин! — взмолился бык из кармана
плаща. — Я в форме, я отдохнул, я готов!
Превосходная мысль. Норман выхватил маску из кармана и
напялил на голову, вдыхая запах мочи и резины. Как ни странно, запах оказался
не таким уж и противным; более того, если с ним свыкнуться, он даже приятен. Во
всяком случае, запах оказал успокаивающее воздействие.
— Viva el toro! — бросил он боевой клич, срывая плащ с плеч.
С пистолетом в руке побежал вверх по лестнице. Проклятая вешалка треснула под
тяжестью его ног, наградив, однако, напоследок чувствительным тычком в левую
коленную чашечку. Норман не почувствовал боли. Он улыбался под маской и дико
щелкал зубами, получая удовольствие от звука, похожего на стук сталкивающихся
бильярдных шаров.
— Не надо играть со мной в кошки-мышки, Роуз. — Он попытался
встать на ноги, но колено, в которое угодило щупальце вешалки, предательски
подогнулось. — Остановись там, где стоишь. Даже не пытайся убежать. Я только
хочу поговорить с тобой.
Она заорала в ответ — слова, слова, слова, не имеющие
значения. Он возобновил путь, продвигаясь на четвереньках, стараясь двигаться
как можно быстрее и шуметь как можно меньше. Наконец, почувствовав движение
прямо над собой, выбросил руку вперед, схватил ее за левую ногу и впился
ногтями. Какое приятное ощущение!
«Попалась, птичка! — подумал в диком, торжествующем
возбуждении. — Попалась, слава Богу! Попа…»
Ее нога вынырнула из темноты с неотвратимостью тяжелого
подкованного лошадиного копыта, и в результате его нос занял на лице новое
положение. Боль оказалась ужасной — словно кто-то разворошил внутри черепа
гнездо диких африканских пчел. Роуз вырвалась, но теперь Норман не почувствовал
этого, он катился, кувыркаясь, по лестнице, стараясь зацепиться рукой за перила
— касаясь их только пальцами, — но не в силах остановить падение. Так добрался
до самой вешалки, пересчитав все ступеньки; остатков благоразумия хватило,
чтобы убрать пальцы со спускового крючка пистолета, иначе он рисковал бы
продырявить себя… а судя по тому, как развивались события, такая возможность не
исключалась. Секунду-другую лежал неподвижно, приходя в себя, затем встряхнул
головой и снова пополз по лестнице.
В этот раз его сознание не совершило скачка и не сорвалось в
пропасть беспамятства, он отдавал себе отчет в производимых действиях, однако
все же не имел представления о том, что они кричали ему сверху и какими словами
отвечал он. Раздробленный нос занимал все его чувства, отгораживая остальной
мир красной пеленой боли.
Он помнил, что на сцене появился новый персонаж —
традиционный случайный свидетель, и дружок Роуз пытался предупредить его об
опасности. Самое приятное в предусмотрительности сердобольного сосунка
заключалось в том, что его жужжание помогало Норману легко ориентироваться в
темноте: никаких проблем. Он нащупал шейку сосунка и снова принялся душить его.
В этот раз намеревался довести начатое дело до конца, но тут из мрака вынырнула
ручонка Роуз и уткнулась ему в щеку… в резиновую маску. Наверное, так ощущает
женские ласки мужчина, находящийся под воздействием новокаина.
Роуз. Роуз прикасается к нему. Она близко, совсем рядом, в
пределах досягаемости. Впервые с того дня, когда она покинула дом с проклятой
банковской карточкой в сумочке, Роуз находится совсем рядом, и Норман в
мгновение ока потерял всякий интерес к плейбою. Он схватил ее руку, затолкал
через ротовое отверстие маски в собственный рот и что было сил впился зубами в
ее пальцы, испытывая подлинный экстаз. Но…
Но потом произошло нечто невероятное. Нечто очень плохое.
Нечто ужасное. Норману показалось, что она выдернула его челюсть, словно дверь
с петель. Две отточенные стальные стрелы боли скакнули от скул к вискам и
встретились под сводом черепа. Он взвыл и попятился прочь от нее, сука, грязная
сука, что с ней произошло, что изменило ее, превратив из тщедушной безропотной
предсказуемой мышки в такое чудовище?
