Случайный свидетель решил дополнить сценарий своим участием,
и Норман почти не сомневался в том, что выстрел достиг цели. По крайней мере,
кого-то он подстрелил: так кричат только от пулевого ранения или сильного
ожога. Затем, когда он направил пистолет в ту сторону, где, по его
предположениям, должны находиться Роуз с дружком, слуха Нормана достиг стук
закрывшейся двери. Все-таки паскуда успела запрятать любовника в свою конуру.
Но сейчас их уход занимал в его мыслях далеко не первое
место. Главное — это боль, которая сконцентрировалась теперь в области челюсти,
и Норман на время забыл о сломанном носе, ушибленном колене и пострадавших от
столкновения с вешалкой яичках. Что она сотворила? Он ощущал нижнюю челюсть как
некое продолжение лица, зубы представлялись ему спутниками, вращающимися по
независимым орбитам вдали от кончика носа.
«Не будь идиотом, Норми, — раздался успокаивающий голос
отца. — Подумаешь, свернули челюсть. Ну и что? Ты же знаешь, как следует
поступать в подобных случаях. Так что же ты медлишь?»
— Заткнись, старый извращенец! — попытался произнести Норман,
но с вышедшей из подчинения челюстью ему удалось лишь выдавить несколько
бессвязных нечленораздельных междометий: «Аа-ыы, аы иаэ-э!» Он положил пистолет
на пол, поддел резиновые бока края большими пальцами (но не натянул ее на лицо
до самого низа, что облегчало задачу), аккуратно прижал основания ладоней к
челюсти. Свободно болтающаяся челюсть смахивала на вышедшее из строя шарнирное
соединение.
Приготовившись к боли, он сдвинул ладони чуть глубже, отвел
локти в стороны и резко толкнул челюсть внутрь. Боли было предостаточно,
главным образом из-за того, что сначала челюсть встала на место лишь одной
стороной. Нижняя часть лица съехала набок, словно перекосившийся ящик комода.
«Походи с такой рожей немного, Норман, и она никогда уже не
станет прежней», — предупредил его презрительный голос матери — старой гадюки,
которую он помнил слишком хорошо.
Норман повторил процедуру, направляя усилия на правую
сторону челюсти. С отчетливым звучным щелчком челюсть встала на положенное
место. Впрочем, его не покидало ощущение некоторой слабости, как будто
сухожилия растянулись, и им понадобится довольно продолжительное время, чтобы
принять прежние размеры. Ему казалось, что, если он зевнет, челюсть опустится
до самого пупка.
«Маска, Норми, — подсказал папаша. — Не забывай про маску.
Натяни ее полностью, она тебе поможет».
— Совершенно верно, — согласился бык. Голос его звучал
невнятно, ибо во время пластической операции Норман сдвинул ее набок, смяв рот
Фердинанда, однако понять сказанное не составляло труда.
Он осторожно опустил маску на лицо, поправил нижний край
так, чтобы он приходился под линией челюсти, и почувствовал, что маска
действительно помогла; она удерживала части его лица на своих местах.
— Отлично! — воскликнул Ферди. — Считай, что это просто
вспомогательная повязка.
Норман сделал глубокий вдох и не без труда встал на ноги,
засовывая пистолет сорок пятого калибра за пояс брюк. Все в порядке, — подумал
он. — Никого, кроме парней, не впускать; дело предстоит не женское». Ему даже
показалось, что через глазницы маски он стал видеть лучше, словно его зрение
приобрело масштабность.
Несомненно, это лишь проделки воображения, но ощущение; тем
не менее, приятное, и он с удовольствием отдался ему. Нечто из серии
психологических упражнений для восстановления утраченной уверенности.
Он на мгновение прижался к стене, затем ринулся вперед и
обрушился всей массой на дверь, за которой укрылась Роуз со своим
дружком-сосунком. От столкновения челюсть болезненно дернулась, несмотря на
плотную перевязь маски, но он без колебаний снова бросился на дверь, напрягая
все силы. Дверь загрохотала в коробке, и на верхней панели появилась длинная
трещина.
Норман неожиданно пожалел, что рядом с ним нет старого
приятеля и напарника Харли Биссингтона. Вдвоем они бы снесли дверь с первой
попытки, и в знак благодарности позволил бы Харли поразвлечься с его женушкой,
пока он, Норман, занимался бы ее дружком. Развлечение с Роуз составляло едва ли
не главное потаенное желание Харли Биссингтона; Норман никогда не понимал до
конца его страсти, безошибочно угадывавшейся в глазах напарника всякий раз,
когда тот посещал их дом. Он снова бросился на дверь.
При шестом ударе — или при седьмом, счастливое число, он
сбился со счета — дверь сорвалась с петель, и Норман катапультировался в
комнату. Она здесь, они оба здесь, им просто некуда деваться, но какое-то
мгновение их не видел. Ручьями стекавший пот застилал глаза. Комната была
пуста, но ведь это невозможно! Через окно они выбраться не могли: оно опущено и
закрыто на защелку.
Он забегал по комнате, топчась по прямоугольнику света от
уличного фонаря, растерянно озираясь по сторонам; рога Фердинанда со свистом
рассекали воздух. Где же прячется эта сука? Куда она подевалась? Боже
милостивый, куда же она запропастилась?
Норман увидел распахнутую дверь в другом конце комнаты и
закрытую крышкой корзину для белья. Бросившись к двери, он заглянул в ванную.
Никого. Разве что…
Он выхватил из-за пояса пистолет и дважды выстрелил в
душевую занавеску, проделав два похожие на испуганные глаза отверстия в
виниловой пленке с цветочным рисунком. Затем одернул занавеску, загремевшего
металлическими кольцами. Пусто. Пули раздробили пару керамических плиток в
стене; невелика потеря. Впрочем, возможно, все к лучшему; он ведь не собирался
пристрелить ее, нет. Да, но где же она все-таки?
Норман выскочил из ванной, рухнул на колени, поморщившись от
боли, и провел стволом пистолета влево-вправо под кроватью. Никого. Он
разлаженно грохнул кулаком по полу.
Направился к окну, отказываясь верить глазам, потому что
окно— это единственная оставшаяся возможность… впрочем, ему так казалось до тех
пор, пока не заметил свет — яркий свет, лунный свет, во всяком случае очень
похожий на лунный, вырывающийся из другой открытой двери, той, мимо которой
промчался, когда ввалился в комнату.
«Лунный свет? Тебе кажется, что ты видишь лунный свет?
Норми, у тебя явно поехала крыша. На тот случай, если ты запамятовал, за окном
густой туман, сынок. Туман! И даже если бы сейчас была ночь самого полного из
всех полнолуний, перед тобой встроенный шкаф. Шкаф, дубина!»
Может, и так, но за свою жизнь Норман пришел к выводу, что
его сладкоголосый, жирноволосый, вечно пьяный папаша, знавший толк в способах
развращения малолетних детишек, хорошо разбирается не во всем. Норман знал, что
из шкафа в стене комнаты, расположенной на втором этаже жилого дома, не должен
сочиться лунный свет… но именно это он видел.
Опустив руку с пистолетом, он медленно приблизился к дверце
шкафа и остановился в потоке лучей. Сквозь глазницы маски быка (почему-то
казавшиеся теперь одной глазницей, через которую он смотрел обоими своими
глазами) он уставился на шкаф.
