Она подняла голову и взглянула на Роба Леффертса. Тот
усиленно кивал головой, буквально дрожа от нетерпения… и надежды? Как это
возможно? Однако он действительно выглядел так, словно сгорал от нетерпения и
надежды.
Чувствуя, что ее тоже постепенно охватывает волнение («С кем
поведешься… «— любила повторять ее мать), Рози начала читать. Перед тем, как
произнести первое слово, она отметила про себя, что абзац, слава Богу, совсем
невелик.
— «Все произошло хуже некуда. Пэрри был ни в чем не виновен.
В довершение ко всему это мирный человек, никогда не причинявший неудобств
другим и мечтавший о спокойной жизни. Однако слишком много всего было против
него и почти ничего — за. Присяжные посчитали его виновным. Судья объявил
приговор о пожизненном заключении, и его доставили в Сан-Квентин».
Она подняла голову, захлопнула книгу и протянула ее хозяину.
— Как я справилась?
Он улыбался в откровенном восторге.
— О лучшем я не мог и мечтать, миссис Макклендон. Но
постойте… еще один… доставьте старику удовольствие… — Он быстро зашуршал
страницами книги, отыскивая нужное место. — Только диалог, прошу вас. Разговор
между Пэрри и водителем такси. Со слов «Знаете ли, это забавно». Видите?
Да, она увидела нужное место и в этот раз не стала
отказываться. Она пришла к выводу, что Леффертс не опасен, возможно, он даже не
сумасшедший, как ей показалось. Кроме того, она по-прежнему не могла избавиться
от странного возбуждения… словно вот-вот должно произойти что-то интересное —
или уже происходило.
«Ну конечно, чего же тут удивительного, — подсказал
счастливый внутренний голос. — Ты забыла о картине, Рози».
Конечно, все дело в картине. От одной только мысли о картине
у нее стало легче на сердце, и она радостно улыбнулась.
— До чего же удивительно, — вырвалось у нее, но она
продолжала улыбаться, не в силах совладать с собой.
Он кивнул, и ей показалось, что он сделал бы точно такой
жест, скажи она ему, что ее зовут госпожа Бовари.
— Да, я понимаю, что вы сейчас испытываете, но… вы видите,
какой отрывок я прошу вас прочесть?
— Да.
Она быстро пробежала глазами диалог, пытаясь получить хоть
какое-то представление о двух беседующих персонажах по их репликам. С таксистом
не возникло никаких сложностей; через несколько секунд в ее голове возник образ
Джеки Глейсона, исполняющего роль Ральфа Крамдена в многосерийной
телепостановке «Медового месяца», которую показывали около полудня по
восемнадцатому каналу. С Пэрри оказалось чуть сложнее — обобщенный тип героя в
ореоле загадочности, Да, впрочем, какая разница? Она откашлялась и начала читать,
быстро забыв, что стоит на оживленном перекрестке с завернутой в бумагу
картиной под мышкой, не видя обращенных на нее и Леффертса удивленных взглядов
прохожих.
— «Знаете ли, это забавно, — заметил водитель. — Я могу
определить, о чем думают люди, по выражению их лиц. Иногда я даже могу сказать,
кто они… вы, например.
— Я, например. И кто же я, по-вашему?
— Вы человек, у которого масса проблем.
— Да нет у меня никаких проблем, — возразил Пэрри.
— Не старайтесь меня переубедить, — произнес таксист. — Я же
знаю. Я разбираюсь в людях, И скажу вам еще вот что: ваши проблемы связаны с
женщинами.
— И снова невпопад. Я женат и счастлив в браке».
Неожиданно ни с того, ни с сего она представила голос Пэрри:
голос Джеймса Вудса, нервный и напряженный, но с заметными ироническими
нотками. Это воодушевило ее, и она продолжила чтение, разогреваясь, как
спортсмен во время разминки, видя перед собой сцену из несуществующего фильма,
в котором Джеки Глейсон и Джеймс Вудс разговаривают в такси, мчащемся по ночным
улицам города.
— «Удар на удар. Вы не женаты. Но когда-то были женаты, и
брак оказался не совсем удачным.
— А-а, я все понял. Вы там находились. Вы все время
прятались в шкафу.
Водитель помолчал.
— Я расскажу вам про вашу жену. С ней трудно было сладить.
Она хотела… многого. Чем больше она получала, тем больше ей хотелось, а она
всегда получала то, что желала. Вот так-то».
Рози дошла до конца страницы. Ощущая странный холодок на
спине, она молча закрыла книгу и протянула ее Леффертсу, который, судя по виду,
от счастья готов был обнять ее.
— У вас прекрасный голос! — воскликнул он. — Низкий, но не
занудный, мелодичный и очень чистый, без всякого акцента — я услышал его с
самого начала, но один только голос еще ничего не значит. Вы можете читать!
Господи, как вы можете читать!
— Разумеется, я могу читать, — возмущенно произнесла Рози,
не зная, то ли ей обижаться, то ли посмеяться. — Разве я похожа на человека,
который воспитывался в джунглях?
— Нет, я не то хотел сказать, просто часто даже самые лучшие
чтецы не способны читать вслух — пусть они не запинаются над тем или иным
словом, им не хватает выразительности. А диалог намного сложнее, чем простое
повествование — можно сказать, решающее испытание. Я слышал двух различных
людей. Честное слово, я действительно слышал их!
— Я тоже. Но вы извините меня, мистер Леффертс, мне правда
надо торопиться. Я…
Он протянул руку и, когда она начала поворачиваться,
легонько дотронулся до ее плеча. Женщина с большим жизненным опытом давно бы
уже сообразила, что ей устроили прослушивание, пусть даже на оживленном уличном
перекрестке, и ее не так сильно удивило бы то, что затем сказал Леффертс. Рози,
однако, от потрясения временно лишилась дара речи, когда он предложил ей
работу.
6
В те минуты, когда Роб Леффертс слушал его жену-беглянку,
читающую отрывки из книги на уличном перекрестке, Норман Дэниэлс сидел в
маленьком кубике своего кабинета на четвертом этаже нового здания полицейского
управления, положив ноги на стол и забросив руки с переплетенными пальцами за
голову. Впервые за последние несколько лет у него появилась возможность
положить ноги на письменный стол; обычно его заваливали кипы бумаг, бланков,
протоколов, обертки от еды, доставленной из ближайшего ресторанчика, незаконченные
отчеты, циркуляры, записки и все такое прочее» Норман не принадлежал к числу
тех людей, которые привыкли убирать за собой (за пять недель отсутствия жены
дом, в котором Рози поддерживала идеальную чистоту и порядок, превратился в
некое подобие Майами после пронесшегося над городом урагана Эндрю), и обычно
его кабинет красноречиво свидетельствовал о склонностях хозяина, но теперь он
выглядел строго, почти аскетично. Большую часть дня Норман убил на уборку. Ему
пришлось отнести три огромных пластиковых мешка с ненужными бумагами вниз, в
подвал, поскольку он не надеялся на добросовестность уборщицы-негритянки,
которая работала в полицейском управлении между полуночью и шестью утра в
будние дни. Работа, порученная ниггерам, никогда не выполняется — этот урок
Норман усвоил от своего отца, и действительность подтвердила правоту старика.
Всем политикам и поборникам прав человека никак не удается понять примитивный
факт: ниггеры не умеют и не желают трудиться. Наверное, из-за своего
африканского темперамента.
