— Да, — произнесла она, — неудивительно. Мне кажется, я
вижу, как женщина дышит.
Они все дружно рассмеялись, и Рози засмеялась вместе с ними.
— Да нет, дело не в этом, — сказала Синтия. — Она просто…
немножко старомодная… как картина в школьном актовом зале… и бледная. Если не
считать платья и грозовых туч, все краски бледные, посмотрите. И на моей
картине «Де Сото» все было бледным, кроме реки. А река яркого серебристого
цвета. Когда я смотрела на картину, то в конце концов переставала замечать все
остальное и видела только реку.
— Расскажи нам про работу, — повернулась к Рози Герт. —
Кажется, ты упомянула о работе?
— Выкладывай все, — потребовала Пэм.
— Да, — поддержала ее Анна, — расскажите нам все, а затем я
хотела бы несколько минут поговорить с вами в моем кабинете.
— Это… то, чего я так ждала?
Анна улыбнулась:
— Думаю, что да.
8
— Это одна из лучших комнат, значащихся в нашем списке, и я надеюсь,
вам она понравится не меньше, чем мне, — сказала Анна. На краю ее письменного
стола опасно зависла стопка листовок, объявлявших о предстоящем летнем пикнике
и концерте «Дочерей и сестер», мероприятии, которое устраивалось в некоторой
степени для Сбора средств, в некоторой для создания благоприятного имиджа
организации в глазах общественности, а вообще-то представляло собой небольшой
праздник. Анна взяла одну листовку, перевернула ее чистой стороной и набросала
примерный план. — Вот здесь кухня, здесь откидная кровать, тут небольшая жилая
зона. Вот ванная. Не могу сказать, что в ней очень просторно, сидя на унитазе,
вам придется вытягивать ноги прямо под душ, но это ваша комната.
— Да, — пробормотала едва слышно Рози. — Моя.
В нее снова начало прокрадываться чувство, которого она не
испытывала уже несколько недель, — словно все происходящее не более чем сон, и
в любую секунду она может опять проснуться рядом с Норманом.
— Вид из окна замечательный — не Лейк-драйв, конечно же, но
парк Брайант весьма привлекателен, особенно в летнее время. Второй этаж. Район
немножко сдал в восьмидесятые годы, но постепенно приходит в себя.
— Вы так хорошо рассказываете, будто сами там жили, —
вставила Рози.
Анна пожала плечами — изящный, красивый жест, — нарисовала
перед дверью комнаты коридор, затем лестницу. Она рисовала просто, без прикрас,
с экономностью профессионального чертежника, и говорила, не поднимая головы.
— Я бывала там не раз и не два, но вы, наверное, не это
имеете в виду.
— Да.
— Часть моей души отправляется с каждой женщиной, когда та
уходит. Я полагаю, это звучит до противного возвышенно, но мне все равно. Это
правда, и это главное. Что скажете?
Рози порывисто обняла ее и мгновенно пожалела о своей
несдержанности, почувствовав, как напряглась Анна.
«Не следовало мне этого делать, — подумала она, отступая. —
Я же знала».
Она действительно знала. Анна Стивенсон добра, верно, и
внутренне Рози не сомневалась в ее доброте — в определенном смысле даже
святости, — однако не надо забывать и про странное высокомерие и
самодовольство; к тому же Рози успела понять, что Анна не терпит, когда люди
вторгаются в ее личное пространство. И очень не любит, когда к ней прикасаются.
— Простите, пожалуйста, — произнесла она тихо, отступая.
— Не глупите, — коротко бросила Анна. — Так что вы скажете?
— Я в восторге.
Анна улыбнулась, и возникшая между ними небольшая неловкость
осталась позади. Она нарисовала крестик на стене жилой зоны возле крошечного
прямоугольника, обозначавшего единственное окно комнаты.
— Ваша новая картина… клянусь, вы решите повесить ее именно
здесь.
— Мне тоже так кажется.
Анна положила карандаш на стол.
— Я счастлива, что имею возможность помочь вам, Рози, и
очень рада, что вы оказались у нас. Эй, у вас все потекло.
В очередной раз Анна протянула ей салфетку «Клинекс», и Рози
подумала, что это, наверное, не та коробка, из которой Анна доставала салфетку
в день первого интервью в кабинете. У нее создалось впечатление, что запасы
салфеток Анне приходится пополнять очень часто. Рози взяла салфетку и утерла
глаза.
— Знаете, вы спасли мне жизнь, — сказала она хрипловатым
голосом. — Вы спасли мне жизнь, и я никогда, никогда этого не забуду.
— Лестно, но далеко от истины, — парировала Анна своим сухим
спокойным голосом. — Говорить о том, что я спасла вам жизнь, было бы точно так
же ошибочно, как утверждать, что Синтия уложила на лопатки Герт в спортивном
зале. Вы сами спасли себе жизнь, воспользовавшись представившейся возможностью
и покинув человека, который делал вам больно.
— И все же спасибо огромное. Хотя бы за то, что я здесь.
— Не стоит благодарностей, — ответила Анна, и в единственный
раз за весь срок пребывания в «Дочерях и сестрах» Рози стала свидетелем
появившихся на глазах Анны Стивенсон слез. С мягкой улыбкой она протянула
коробку с салфетками назад хозяйке кабинета.
— Вот, — сказала она. — Похоже, у вас в глазах тоже
образовалась маленькая течь.
Анна рассмеялась, вытерла глаза и бросила салфетку в
мусорную корзину.
— Ненавижу слезы. Это моя личная тайна, которую я храню от
всех. Время от времени мне кажется, что я справилась со своим недостатком, что
теперь уж точно я от него избавилась. А потом все происходит снова. Примерно то
же самое я чувствую в отношении мужчин.
На короткое мгновение в памяти Рози всплыли ореховые глаза
Билла Штайнера.
Анна снова взяла карандаш и быстро нацарапала что-то под
схематичным наброском нового дома Рози, затем протянула ей листок. Опустив
глаза, Рози прочитала адрес: Трентон-стрит, 897.
— Теперь это ваш адрес, — добавила Анна. — Правда, это почти
на другом конце города, но теперь вы можете пользоваться автобусом, так ведь?
С улыбкой — и со слезами на глазах — Рози утвердительно
кивнула головой.
— Можете дать адрес тем подругам, с которыми познакомились
здесь, и тем друзьям, которые в конце концов появятся у вас за стенами этого
здания, но сейчас о нем знают только два человека — вы и я. — Ее слова казались
Рози чем-то заранее заготовленным, похожим на многократно отрепетированную
прощальную речь. — И помните, никто и никогда не узнает ваш адрес через
«Дочерей и сестер». Просто мы так привыкли поступать. За двадцать лет работы с
обиженными женщинами я убедилась, что нужно делать так, и только так, а не
иначе.
