За годы работы в полиции Норман пришел к выводу, что
телепатия вполне осуществима, но для этого нужно здорово попотеть… почти немыслимая
задача, если вы надели не тот головной убор. Вам непременно нужно обнаружить
правильный путь в сознание нужного вам человека, последовать за стремящимся
схорониться в своей норе зверьком, вы должны прислушиваться не к звукам, а к
волнам мозга: если быть точным, нужно не понять мысли, а проникнуть в образ
мышления. А когда вы добились цели, тогда перед вами предстает многообразие
выбора; вы можете срезать угол — пока ваша жертва проделывает долгий окружной
путь, вы доберетесь до нужной точки короткой дорогой и однажды ночью, когда он
или она меньше всего ожидает, появиться, выйти из-за двери… или затаиться под
кроватью с ножом наготове, дожидаясь момента, чтобы вонзить его в тело через
матрас при первом же скрипе пружин под тяжестью ничего не подозревающего
ягненка (вернее, овечки).
— Когда ты меньше всего ожидаешь, — пробормотал Норман,
усаживаясь в кресло, в котором, как он полагал, ехала его жена. Произнесенная
фраза доставила ему удовольствие, и он повторил ее снова, когда автобус задом
выезжал из прямоугольника посадочной платформы, чтобы отправиться на запад. —
Когда ты меньше всего ожидаешь.
Поездка продолжалась долго, однако нисколько не утомила его
и даже показалась приятной. Дважды он выходил на остановках для отдыха, чтобы
сходить в туалет — не потому, что ему хотелось в туалет, а потому что, как
предполагал, так должна была поступить она, ибо она не захочет пользоваться
туалетом в автобусе. Да, Роуз брезглива, но у нее слабые почки. По-видимому,
маленький генетический подарок от покойной маменьки. Норману всегда казалось,
что старая стерва не может пройти мимо куста сирени, чтобы не остановиться и не
помочиться под ним.
На второй остановке он увидел группку мужчин, собравшихся
вокруг урны для окурков у стены вокзала. Секунду-другую он с вожделением и
завистью смотрел на них, затем отвернулся и, пройдя мимо, вошел в здание
вокзала. Организм изнывал без привычной порции никотина, но Роуз не испытывала
подобных чувств; она не курит. Вместо этого он помял в руках нескольких мягких
пушистых зверюшек, потому что Роуз питает непонятную страсть к дерьму такого
рода, а потом купил в киоске у двери криминальный роман в мягкой обложке,
потому что она время от времени читает дерьмо подобного рода. Он миллион раз
повторял ей, что настоящая полицейская работа даже отдаленно не напоминает то
дерьмо, которое пишут в этих книжках, и она всегда соглашалась с ним — если он
так говорит, значит, так оно и есть — и тем не менее продолжала читать. Он
совсем не удивился бы, узнав, что Роуз подходила к тому же самому киоску, что
даже взяла книжку… а потом неохотно положила назад на полку, не желая тратить
пять долларов ради трехчасового развлечения, когда впереди ждет неизвестность,
а денег в кармане совсем мало.
Он съел салат, заставляя себя читать при этом купленный
криминальный роман, затем вернулся на свое место в автобусе. Несколько минут
спустя они снова тронулись в путь. Норман положил книгу на колени и выглянул в
окно, за которым по мере того, как Восток уступал место Среднему Западу, все
шире и шире разворачивались просторы полей. Он перевел стрелки часов назад,
когда водитель объявил о пересечении границы часовых поясов, но не потому, что
его волновали эти условности (в течение следующих тридцати дней он будет жить
по с??бственному расписанию), а потому, что так сделала бы Роуз. Он раскрыл
роман, прочел о том, как викарий обнаружил в саду тело, и отложил книжку; ему
стало скучно. Впрочем, скука была только на поверхности. В глубине же он совсем
не ощущал ее. В глубине его сознания затаилось странное ощущение девочки из
старой сказки про трех медведей. Он посидел на стульчике маленького медвежонка,
он держал на коленях книжку медвежонка, скоро он найдет домик, в котором
прячется сам медвежонок. Скоро, если ничего не помешает, он спрячется под
кроваткой маленького медвежонка.
— Когда ты меньше всего ожидаешь, — проговорил он. — Когда
ты меньше всего ожидаешь.
Он вышел из автобуса в середине ночи, вошел в здание вокзала
и остановился сразу за дверью, осматривая огромное гулкое помещение с высоким
потолком, отбрасывая прочь чисто профессиональный взгляд, уверенно
выхватывающий из общей толпы наркоманов и проституток, гомосексуалистов и
нищих, стараясь увидеть все ее глазами, проникнуться ее ощущениями, она
приехала тем же самым рейсом, вошла в ту же самую дверь и увидела вокзал в тот
же самый предутренний час, когда бодрствующий организм человека слегка ошарашен
непривычным нарушением биоритмов.
Он стоял у двери, давая этому гулкому миру возможность
влиться в его сознание; впитывая его запах, вкус, вид, ощущения.
«Кто я?» — спросил он себя.
«Роуз Дэниэлс», — ответил он.
«Что я чувствую?»
«Ничтожность. Одиночество. Растерянность. И страх. Самое
главное — страх. Мне страшно».
На мгновение его потрясла неожиданная мысль: а что если она,
потеряв голову от панического страха, обратилась не к тому человеку? Такая
возможность не исключается; для некоторых типов мрази вокзалы— настоящая
кормушка. Что если тот человек, к которому ей не следовало обращаться, увел ее
в темноту, затем ограбил и убил? Не надо лгать себе, говоря, что подобный
поворот событий маловероятен; он ведь полицейский и знает, что это не так.
Если, например, какой-нибудь кретин обратит внимание на блестящую стекляшку у
нее на пальце…
Он сделал несколько глубоких вдохов, переключая,
перефокусируя ту часть своего сознания, которая пыталась воплотиться в Роуз.
Что еще остается делать? Если ее убили, значит, она погибла. И спутала тем
самым все его карты, так что лучше об этом не думать… а кроме того, невыносимой
была сама мысль о том, что ей удалось убежать от него таким образом, что
какой-то нанюхавшийся идиот мог забрать то, что по праву принадлежит Норману
Дэниэлсу.
«Спокойно, — приказал он себе, — спокойно. Делай свое дело.
А сейчас твое дело — идти, как Роуз, говорить, как Роуз, думать, как Роуз».
Он медленно двинулся по зданию автовокзала, сжимая в руке
бумажник (придуманную им замену ее сумочки), глядя на людей, которые проплывали
мимо него рваными волнами; кто-то тащил за собой чемодан, кто-то нес на плече,
с трудом удерживая равновесие, гору перевязанных проволокой картонных ящиков,
парни обнимали за плечи своих девушек, девушки обнимали за пояс своих парней.
Он увидел, как какой-то мужчина пробежал мимо него и бросился к женщине и
маленькому мальчику, только что сошедшим с автобуса, на котором приехал Норман.
Мужчина поцеловал женщину, потом схватил мальчика и подбросил высоко в воздух.
Мальчик испустил вопль восторга и ужаса.
«Я боюсь — все новое, все непривычное, и мне страшно, —
произнес мысленно Норман. — Есть ли хоть что-то, что внушает мне доверие?
Что-нибудь, на что я могу положиться? Хоть что-нибудь?»
Он шагал по просторному помещению с кафельным полом,
медленно, медленно, прислушиваясь к эху собственных шагов, глядя на все, что
его окружало, глазами Роуз, пытаясь кожей поймать ее ощущения. Быстрый
незаметный взгляд на мальчишек с остекленевшими глазами (у кого-то к четвертому
часу ночи накопилась усталость, у кого-то глаза застыли от дозы порошка),
прилипших животами к игровым автоматам, затем возвращение в основной зал
автостанции. Она смотрит на ряд телефонных автоматов, но кому ей звонить? У нее
нет ни друзей, ни семьи — даже захудалой старой тетки на рукоятке Техаса
[1]
или
в горах Теннесси. Она смотрит на двери, ведущие на улицу, может, думает, что ей
стоит уйти отсюда, найти номер в гостинице, закрыть дверь между собой и всем
огромным сумасшедшим, безразличным, опасным миром — для этого у нее достаточно
денег благодаря его кредитной карточке — но так ли она поступает?
