Глубоко затянулся сигаретой, выпустил три кольца и проследил
за тем, как они друг за дружкой медленно плывут к потолку. За окном гудел и
сигналил поток машин. Он провел в этом городе всего полдня, но уже успел
возненавидеть его. Слишком он велик. Слишком много в нем укромных мест. Но это
не имеет особого значения. Все встало на верный путь, и скоро очень тяжелая и
очень прочная каменная стена обрушится на головку Роуз, своевольной дочурки
покойного Крейга Макклендона.
На похоронах Макклендонов — тройных похоронах, собравших
едва ли не всех способных самостоятельно передвигаться жителей Обрейвилля, —
Дэниэлс вдруг раскашлялся, да так, что не мог остановиться. Люди оборачивались,
чтобы посмотреть на него, и он готов был выцарапать им глаза за взгляды,
которыми его награждали. С пунцовой физиономией, злой от негодования (и все же
не в силах остановить приступ кашля), Дэниэлс оттолкнул рыдающую молодую жену и
выскочил из церкви, зажав рукой рот.
Он остановился, кашляя поначалу так сильно, что пришлось
согнуться и опереться руками о колени, чтобы не упасть, глядя сквозь слезы на
нескольких человек, вышедших перекурить — троих мужчин и двоих женщин, которые
не смогли выдержать без никотина даже жалкие тридцать минут погребальной
службы, — и неожиданно решил, что с него хватит. Он бросает курить. Пусть даже
приступ кашля на самом деле вызван его обычной летней аллергией, черт с ним.
Курение — привычка для идиотов, возможно, самая идиотская привычка на земле, и
будь он проклят, если врач, который засвидетельствует факт его смерти, напишет
в графе «Причина смерти» два слова «Пэлл Мэлл».
В день, когда он, вернувшись домой, обнаружил исчезновение
Роуз — если придерживаться точной хронологии, то вечером, когда он увидел
пропажу кредитной карточки и не мог больше опровергать очевидное, — он
направился в магазин 24 у подножия холма и купил первую за одиннадцать лет
пачку сигарет. Вернулся к старой марке, как убийца возвращается на место
преступления. «In hoc signo vinces», — было написано на каждой кроваво-красной
пачке, то есть «С этим знаком ты победишь», если верить отцу, который,
насколько Норман помнил, если и побеждал жену, то лишь в многочисленных
кухонных стычках.
От первой затяжки у него закружилась голова, а когда он
докурил сигарету — до самого конца, до фильтра, — ему казалось, что его
стошнит, он потеряет сознание или с ним случится сердечный приступ. Возможно,
все сразу. Однако, пожалуйста, вот он, любуйтесь: все те же две пачки в день и
все тот же утренний кашель, достающий до самого дна легких, начинающийся с той
минуты, когда Норман выкатывается из постели. Как будто он и не бросал курить.
Ну да ничего страшного, просто он ведет напряженный образ
жизни, как любят выражаться эти олухи-психиатры, а когда люди ведут напряженный
образ жизни, они часто возвращаются к прежним привычкам. Привычки — особенно
плохие, вроде курения или пьянства — это костыли, говорят люди. Ну так что? Что
плохого в пользовании костылем, когда хромаешь на обе ноги? Как только он
разберется с Роуз (проследив за тем, чтобы в случае неофициального развода, так
сказать, последний состоялся на его, а не на ее условиях), все костыли будут
выброшены на свалку. В этот раз навсегда.
Норман повернул голову и посмотрел в окно. Еще не стемнело,
но до вечера совсем недолго. Во всяком случае, достаточно поздно, чтобы
отправляться в путь. Он не хочет опаздывать к назначенному сроку. Он раздавил
сигарету в переполненной пепельнице, стоящей на ночном столике рядом с
телефоном, спустил ноги с кровати и начал одеваться.
Что приятно: никуда торопиться не надо, у него поднакопилось
изрядное количество отгулов за работу в выходные дни, и, когда он захотел взять
их все сразу, капитан Хардэуэй согласился, не медля ни секунды. Для этого,
насколько мог судить Норман, имелось две причины. Во-первых, телевидение и
газеты превратили его в героя месяца; во-вторых, капитану Хардэуэю он не
нравился, тот дважды направлял на него ищеек из отдела внутренних расследований
за превышение служебных полномочий и применение излишней жесткости, поэтому,
без сомнений, был рад избавиться от него хотя бы на некоторое время.
— Сегодня, сучка, — пробормотал Норман, спускаясь на лифте в
компании собственного отражения в старом усталом зеркале на дальней стене
кабины. — Сегодня вечером, если мне повезет. А я чувствую, что мне повезет.
У тротуара вытянулась линия такси, но Дэниэлс прошел мимо
машин. Таксисты запоминают поездки, иногда они запоминают лица. Нет, в этот раз
он снова сядет на автобус. Городской автобус. Он быстрым шагом направился к
остановке, раздумывая по пути, действительно ли он пребывает в удачливом
настроении или ему это только кажется. Норман решил, что не обманывает себя. Он
знал, что до нее рукой подать. Знал, потому что ему удалось найти дорожку в ее
образ мышления.
Автобус — зеленого цвета, ему нужна зеленая линия — вырулил
из-за угла и подкатил к тому месту, где стоял Норман. Он вошел, заплатил за
билет, уселся в дальнем конце — слава Богу, сегодня не надо играть роль Роуз —
и посмотрел в окно, где мелькали, сменяя друг друга, названия баров,
ресторанов, магазинов. «ДЕЛИКАТЕСЫ». «ПИВО». «ПИЦЦА ЦЕЛИКОМ И ЛОМТИКАМИ».
«СТРИПТИЗ-КЛУБ».
«Тебе здесь не место, Роуз, — подумал он, когда автобус
проезжал мимо ресторана под названием „Попе Китчей“. „Говядина исключительно из
Канзаса“ сообщала кроваво-красная неоновая вывеска в витрине. — Тебе здесь не
место, но это не страшно, потому что теперь здесь я. Я приехал, чтобы увезти
тебя домой. Во всяком случае, чтобы увезти куда-нибудь».
Паутина неоновых вывесок и темнеющий бархат неба вызвали в
нем воспоминания о тех днях, когда жизнь не представлялась такой странной и не
вызывала клаустрофобии, как стены комнаты, которые вдруг начали сжиматься,
грозя расплющить тебя. Когда загорался неон, приходила пора веселья — так было
почти всегда на протяжении относительно простых лет его молодости. Ты находишь
место, где неон горит ярче всего, и проскальзываешь внутрь. Те дни давно
миновали, но большинство полицейских — большинство хороших полицейских — знают,
как нужно двигаться после наступления темноты. Как проскользнуть за неоновую
вывеску, как застать врасплох уличную мразь. Коп, неспособный незаметно двигаться
в темноте, долго не живет.
Наблюдая за тем, как проскакивают в окне автобуса неоновые
рекламы, Норман решил, что Каролина-стрит должна уже находиться где-то
поблизости. Он встал с кресла, подошел к выходу и остановился, держась за
поручень. Когда автобус затормозил и двери с шипением раскрылись, он, не говоря
ни слова, спустился по ступенькам и растворился в темноте.
В киоске при отеле он купил схему города, заплатив шесть
долларов пятьдесят центов, — мародерство, однако цена расспросов может оказаться
еще выше. Почему-то люди хорошо запоминают тех, кто спрашивает у них, как
пройти к тому или иному месту; удивительно, но иногда лица сохраняются в памяти
даже через пять и более лет. Так что лучше за справками ни к кому не
обращаться. На тот случай, если что-то случится. Скорее всего, все пройдет без
сучка и задоринки, но осторожность никогда не бывает излишней.
