Гром прогрохотал снова — ближе и громче. В этот раз она
немного испугалась. Дождь испортит весь пикник, разгонит всех посетителей из
Эттингер-Пиера, сорвет планы «Дочерей и сестер», из-за него могут даже отменить
концерт.
«Не волнуйся, Рози, гром гремит только на картине, к тому же
все это происходит во сне».
Но если она видит сон, каким образом тогда чувствует
подушку, придавившую ей руки? Как получается, что она до сих пор ощущает
сцепленные пальцы рук и легкое одеяло, лежащее на ней? И почему по-прежнему
слышит шум машин, проезжающих за окном ее комнаты?
Песня сверчков сливалась в единое непрерывное
«тррр-тррр-тррр-тррр-тррр». Тихо плакал ребенок.
Неожиданно ее веки осветила изнутри яркая пурпурная вспышка,
словно молния, и гром прогрохотал еще ближе.
Рози вскрикнула и села на кровати, слыша биение собственного
сердца. Никаких молний. Никакого грома. Правда, ей показалось, что до нее
по-прежнему доносится стрекот сверчков, да, но, возможно, это фокусы
воображения. Она посмотрела на окно и увидела прислоненный к стене темный
прямоугольник под ним. Картина. «Мареновая Роза». Завтра она свернет полотно,
сунет его в сумку и заберет с собой на работу. Рода или Куртис наверняка
подскажут адрес мастерской, где для картины изготовят новую раму.
И все же едва различимый стрекот сверчков не прекращался.
«Из парка», — решила она, укладываясь на подушку. «При
закрытом-то окне? — ехидно переспросила Практичность-Благоразумие. В ее тоне
ощущалось сомнение, но тревоги она не почувствовала. — Ты уверена, Рози?»
Разумеется, уверена. На носу лето, в конце концов, сверчки
размножаются быстро, да, собственно, какая разница? Хорошо, пусть в картине
действительно есть что-то странное. Надо полагать, странности рождаются в ее
собственном сознании, из которого упрямо не желают выметаться последние
отклонения, но допустим, что дело действительно в картине. Что теперь? Она не
ощущала в холсте ничего по-настоящему плохого.
«Но ведь, признайся, разве она не кажется тебе опасной,
Рози? — В этот раз в голосе Практичности-Благоразумия она безошибочно уловила
взволнованные интонации. — Не будем говорить о злом или плохом, как ты это
называешь. Сказки, разве не оставляет она впечатление опасности.»
Нет, на этот вопрос она не могла ответить отрицательно, но,
с другой стороны, опасность подстерегает человека повсюду. Достаточно только
вспомнить, что произошло с экс-мужем Анны Стивенсон.
Однако она не хотела вспоминать, что случилось с Питером
Слоуиком, не желала возвращаться в места, которые на терапевтических сеансах
иногда называли Гилти-стрит, улица Вины. Лучше помечтает о предстоящей субботе,
попробует представить, что испытает при поцелуе Билла. Интересно, он положит
руки ей на плечи или обнимет за талию? Каков вкус его губ? Как он…
Голова Рози упала набок. Пророкотал гром. Хор сверчков запел
еще сильнее, и одно насекомое вдруг запрыгало по комнате, приближаясь к
кровати, но Рози его не заметила. В этот раз нить, соединяющая сознание с
телом, оборвалась, и она погрузилась в темноту.
3
Ее разбудила вспышка света, в этот раз не пурпурная, а
ослепительно белая. Сразу за ней последовал гром — не рокот, а грохот.
Рози подпрыгнула на кровати, хватая ртом воздух, обеими
руками прижимая одеяло к себе. В свете очередной вспышки она увидела кухонный
стол, шкафчик, маленький диван, на котором могли бы поместиться только двое
влюбленных, тесно прижавшихся друг к другу, открытую дверь в крошечную ванную
комнатку, сдвинутую в сторону полупрозрачную душевую занавеску с ромашками.
Вспышка оказалась настолько яркой, а ее глаза — непривычными к ней, что в
течение некоторого времени она продолжала видеть окружающие предметы и после
того, как комната опять погрузилась в темноту, только в противоположных тонах,
как на негативе. Она поняла, что все еще различает детский плач, хотя сверчки
умолкли. И подул ветер. Рози не только слышала его, но и чувствовала. Он
шевелил волосы у нее на висках, шелестел упавшими на пол страницами. Она
оставила текст нового романа на столе, и порыв ветра сбросил листы, разметав по
всему полу.
«Это не сон», — подумала она, опуская ноги с кровати. При
этом она бросила взгляд в сторону окна, и у нее перехватило дыхание. То ли окно
исчезло, то ли вся стена превратилась в окно.
Что бы там ни произошло, открывшийся из окна вид теперь даже
отдаленно не напоминал Трентон-стрит или Брайант-парк; Рози увидела женщину в
мареновом хитоне, стоящую на вершине заросшего густой высокой травой холма,
смотрящую вниз на развалины храма. Но сейчас кайма короткого одеяния женщины,
прибитая ветром к ее стройным длинным бедрам, трепетала под его порывами; Рози
увидела, как развеваются, словно водоросли в сильном течении, выбившиеся из
косы светлые волосы, как по небу, толкаясь и обгоняя друг друга, мчатся пурпурно-черные
грозовые тучи. Теперь Рози заметила, как шевелится голова тощего пони,
пасущегося совсем рядом.
И если это окно, то оно распахнуто. Она увидела, как пони
просунул морду в ее комнату, обнюхал половицы, решил, что они не представляют
никакого интереса, повернулся и снова принялся щипать траву на своей стороне.
Опять сверкнула молния, опять ударил гром. Опять по комнате
промчался порыв ветра, и до Рози донесся шелест страниц, кружащихся на полу в
кухонной нише. Она поднялась с кровати и медленно подошла к картине, которая
теперь занимала всю стену от пола до потолка, от левого края до правого. Ветер
прижал ночную рубашку к телу, подхватил волосы, и она почувствовала сладкий
аромат приближающегося дождя.
«Скоро начнется, — подумала она. — И я промокну. Мы все
промокнем, я так полагаю».
«РОЗИ, ЧТО ТЫ СЕБЕ ДУМАЕШЬ? — вопила
Практичность-Благоразумие. — РАДИ БОГА, ЧТО ТЫ ДЕ…»
Рози прихлопнула голос крышкой — в тот момент ей казалось,
что она наслушалась его до конца своих дней, — и остановилась у самой стены,
которая теперь стала и не стеной вовсе. Прямо перед ней, не далее чем в пяти
футах, стояла светловолосая женщина в мареновом хитоне. Она не повернулась, но
Рози видела слабые движения поднятой руки, видела, как вздымается и опадает в
ритм дыхания левая грудь женщины, едва заметная на картине. Рози сделала
глубокий вдох и шагнула в картину.
4
На той стороне оказалось по меньшей мере на десять градусов
холоднее, и высокая трава защекотала ее лодыжки и икры. На мгновение ей
показалось, что она слышит отдаленный слабый плач ребенка, но затем он затих.
Рози оглянулась, ожидая увидеть за спиной свою комнату, однако та тоже исчезла.
В том месте, откуда она попала в новый мир, в землю вцепилось корнями старое
оливковое дерево с искривленными ветвями. Под ним стоял мольберт художника, на
стульчике перед мольбертом лежала открытая коробка с палитрами, красками и
кистями.
