«Что-то не так с этими одиннадцатью монетами», — думал Ганс, забираясь на седло высокого серого жеребца.
— Ну ладно, поехали. — Шедоуспан отпустил поводья, слегка хлестнул ими коня и одновременно пришпорил его пятками.
Упрямый Железногубый не тронулся с места.
«Ох, проклятье! Если я скажу „хайя“, то мы помчимся, словно стрела из лука. Как мне уговорить этого безмозглого коня идти шагом?»
Задрав хвост, Нотабль обошел серого вокруг и остановился перед его мордой. Рыжий кот, казавшийся совсем маленьким по сравнению с огромным жеребцом, пристально смотрел коню в глаза. Серый смотрел вниз, натягивая поводья. Ганс беспокойно сглотнул слюну и чуть разжал руки. Конь опустил голову. Некоторое время они с Нотаблем смотрели Друг на друга, а затем соприкоснулись носами. Серый вскинул голову. Нотабль неторопливо обошел его сбоку, поглядел на Ганса и подобрался для прыжка.
«Ох, только не это!»
— Нет, Нотабль, не на…
В тот миг, когда Нотабль вспрыгнул на спину серого позади Ганса, конь тронулся с места спокойным шагом, направляясь к дороге, уходящей в лес.
«Что-то непросто с этим котом», — подумал Ганс, оглядываясь назад, чтобы удостовериться, что Мигнариал и прочий караван следуют за ним. Они действительно двигались следом. Конная процессия вступила под сень леса.
Они ехали по дороге между высоких деревьев. Шедоуспан изо всех сил старался быть начеку и не упускать ничего из происходящего вокруг. Но усталость постепенно одолевала его. Вчера выдался нелегкий день, а ночь была еще тяжелее. И теперь Ганс чувствовал невероятную сонливость, невзирая на все свои усилия быть начеку. Он говорил себе, что в лесу могут скрываться другие тейана или же опасные дикие звери, но ничто не помогало. Возбуждение, вызванное восторгом победы и ощущением опасности, прошло, и Ганс клевал носом, сидя в седле.
В то же самое время он не мог выкинуть из головы странные события, связанные со старым кожаным мешком и тем, что в нем находилось. Несчастная встрепанная кошка и одиннадцать монет! Пестрая кошечка и одиннадцать серебряных кружочков.
Откуда? Почему? Что такого странного могло быть в монетах, на которых отчеканен портрет ранканского императора?
И вообще, как мог он, даже в спешке, не заметить сумку, свисающую с седла? Ведь он снял это седло со столба, положил его на спину лошади и застегнул подпругу!
Судя по всему, ответа на эти вопросы не было, а значит, не следовало и искать их. И конечно же, у Ганса и Мигнариал и без того хватало забот. Они молча ехали по дороге, которая напоминала скорее широкую тропу, проложенную сквозь лес. Две лошади могли идти по ней бок о бок. Остальные кони плелись позади.
Прошло еще несколько часов. Путники не слышали никаких подозрительных звуков и не видели ничего, кроме величественных деревьев, густых кустов и сумеречных теней. Все вокруг было черным и серым. В конце концов Ганс не выдержал и сказал:
— Мигни… Я не могу ехать дальше. Я слышал рассказы о том, как люди спали в седле, и даже верил в это. Но когда я засыпаю, начинаю падать с лошади и сразу просыпаюсь! Давай сделаем привал и немного отдохнем. Надеюсь, лошади разбудят нас, если.., если нам нужно будет проснуться.
— Мы только что миновали поляну, — откликнулась Мигнариал, полагая, что Ганс дремал сидя и не заметил этой поляны. — Надо вернуться всего на несколько шагов и свернуть направо. Давай передохнем там до утра. «Или до вечера», — мысленно добавила девушка.
Так они и сделали. Ганс заставил себя осмотреть полукруглую полянку и предпринять все необходимые предосторожности, не уснув при этом. Путники сняли поклажу с вьючной лошади и привязали коней так, чтобы животные могли свободно пастись. Потом Мигнариал спросила Ганса, не хочет ли он поесть. Не получив ответа, девушка обернулась к своему спутнику, чтобы посмотреть, что случилось. Ганс спал.
Мигнариал улыбнулась и склонила голову набок, глядя на спящего Шедоуспана. Он растянулся прямо на траве, не снимая своей ночной одежды. Девушка хотела сделать что-нибудь для него, но она знала, что Гансу не нужно одеяло. Наконец она улеглась рядом с ним.
Мигнариал лежала, прижавшись к Гансу и глядя в светлеющее небо. Она и сама не заметила, как уснула.
* * *
Мигнариал проснулась раньше Ганса. Она еще немного полежала, глядя на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву и образующие причудливый сверкающий узор. Переплетенные ветви на фоне неба казались изысканным кружевом. Мигнариал села, стараясь двигаться как можно тише — пусть Шедоуспан отдохнет после героических свершений прошлой ночи. Оглядевшись, девушка заметила Нотабля, только что показавшегося из-за деревьев. Кот остановился, глядя на маленькую пеструю кошечку, обнюхивающую землю вокруг себя. Кошка явно едва успела освоиться на поляне, в то время как Нотабль шарил по лесу. Наверняка он успел поохотиться на птиц, но вряд ли поймал хоть одну.
Внезапно киска замерла, держа одну лапу на весу и пристально глядя на рыжего кота, который столь же неотрывно пялился на нее.
Опасаясь разбудить Ганса, Мигнариал осторожно встала и направилась к котам. Девушка заметила, что лошади продолжают пастись — трава вокруг того места, где были привязаны животные, была изрядно общипана, а многие ветки лишились листвы. Инджа фыркнул. Проходя мимо, Мигнариал потрепала коня по мягкой морде, а затем подхватила на руки пеструю кошку. Поглаживая зверька, девушка вошла в лес и присела за большое толстое дерево, которое отгородило ее от импровизированного лагеря. Справив нужду, Мигнариал отпустила кошку, которая немедленно начала скрести землю.
Вернувшись на полянку, Мигнариал обнаружила, что Ганс уже проснулся и сел, зевая во весь рот. С разбегу опустившись рядом с Гансом на колени, девушка порывисто обняла его.
— Кое-кто из нас голоден, — сказал Шедоуспан, зевнув опять.
— Мы оба голодны, — хихикнула Мигнариал и добавила:
— А может быть, и не только мы двое. Ты не забыл, у нас теперь целое стадо животных.
— Бродячий зверинец, — проворчал Ганс и огляделся. — Атде сданзийская кошка?
Мигнариал вновь рассмеялась:
— Скребет землю в лесу, закапывая следы важного утреннего обряда.
— Хорошая мысль, — отозвался Ганс. Поднявшись с травы, он потянулся, а затем направился в лес с той же самой целью.
Завтрак, ожидавший его по возвращении, вряд ли можно было назвать роскошным пиршеством: хлеб, финики и вяленая рыба, чрезвычайно соленая на вкус. Но все же это была еда. В общем-то, Ганс отнюдь не был гурманом или чревоугодником — как говорится, не до жиру, быть бы живу. В течение многих лет его интересовало не то, насколько изысканной будет пища, а то, будет ли она вообще. Да и потом ему не раз приходилось питаться чем попало. И все же Ганс мечтал о том, как закажет кусок сочного жареного мяса, теплый хлеб, и еще лука и чеснока, и что-нибудь сладкое, когда они приедут.., куда-нибудь.
