Филип вынес ее из загона. Волосы падали на глаза, и она лишь мельком видела удивленные лица конюхов. Зато хорошо слышала их смех и колкие замечания.
— Мог бы опустить меня на землю, — возмущенно произнесла она. — Эти идиоты ни в грош не ставят женщин. Я не хочу, чтобы они видели меня в таком дурацком положении.
— Давно ли тебя стали волновать такие мелочи? Я не отпущу тебя, пока не донесу до места, откуда ты уж точно не сможешь убежать. — Дневной свет вдруг померк, и вместо каменных плит двора Дори увидела дощатый пол конюшни.
— Выйдите отсюда, — приказал шейх кому-то. — Заприте за собой двери и не открывайте их, пока я не скажу.
Затем Дори увидела пару ног, обутых в кожаные сапоги. Хлопнула дверь, и в конюшне стало еще темнее.
— Тебе не кажется, что пора все-таки меня опустить, — потребовала она. — У меня кружится голова.
— Что ж, пожалуй, здесь нас никто не услышит. К тому же у меня тоже кружится голова. — Филип опустил ее на копну свежего сена.
Дори озабоченно посмотрела на Филипа.
— О боже, у тебя до сих пор идет кровь. Ты ведь знаешь, что к Эдипу нельзя подходить, размахивая руками. — Дори встала на колени. — Дай мне посмотреть рану.
— Это был единственный способ заставить тебя слезть со спины этого вороного дьявола, пока он снова тебя не сбросил. — Филип достал из кармана белый носовой платок и приложил к ссадине на виске.
— Дай лучше мне. — Взяв у Филипа платок, Дори стала аккуратно вытирать кровь с виска и щеки. Она с облегчением отметила, что рана неопасная — обыкновенная царапина, хотя и довольно глубокая. А ведь Эдип мог попасть по виску подковой, и тогда неизвестно, чем бы все это кончилось. — Зачем ты бросился под копыта Эдипа? Надо было дать мне спокойно уехать.
— Никогда, — тихо произнес Филип. — Пока мы живы — этому не бывать.
— Если ты будешь и дальше вести себя так глупо, мы проживем недолго. — Она быстро заморгала, сдерживая подступившие к глазам слезы.
— Господи, как ты меня напугала! Мне показалось, что этот черный дьявол снова сбросит тебя. — В глазах Филипа Дори увидела боль и усталость. — Пожалуйста, не делай так больше, — попросил он. — Я до сих пор вижу в ночных кошмарах, как ты лежишь на склоне скалы, словно сломанная кукла.
— Сам виноват. Ты слышал, чтобы в наши дни муж запирал жену в доме?
— Но ты ведь не хотела остаться. А я не могу без тебя жить, — просто сказал Филип.
— Ты имеешь в виду — без своего ребенка?
— Я имею в виду только то, что сказал. Что мне сделать, чтобы убедить тебя в этом? Может быть, аборт?
— Нет! — в ужасе воскликнула Дори. — Ты этого не сделаешь!
— Конечно же, нет. Мы возненавидели бы друг друга, лишившись ребенка. К тому же для меня он куда реальнее, чем для тебя. У меня было больше времени подумать. Я хочу этого ребенка.
— Я знаю, — дрожащим голосом произнесла Дори.
— Я хочу его, — медленно повторил Филип. — Но я готов от него отказаться. Если ты пообещаешь остаться со мной хотя бы на год, я подпишу отказ от всех прав на своего наследника. Через год, если захочешь уехать, сможешь забрать его с собой.
Дори замерла.
— Ты сделаешь это?
— Если придется. Но я надеюсь, что за год сумею убедить тебя остаться. — Филип глубоко вздохнул. — Господи, сделай так, чтобы мои надежды оправдались.
— Это так на тебя не похоже. Не могу представить себе, чтобы шейх Эль Каббар так спокойно отказался от собственного ребенка.
Филип невесело улыбнулся:
— Вовсе не спокойно. Я в отчаянии, я вне себя.
— Но тогда почему? — почти шепотом спросила Дори.
— Потому что я люблю тебя. — Руки Филипа крепко сжали ее плечи. — Сколько раз должен я повторить это, чтобы ты мне наконец поверила? Да, я хочу этого ребенка. Но только потому, что он — твой. Потому что знаю, что буду любить его так же сильно, как люблю тебя.
— Хотелось бы верить…
— Сколько еще я должен расплачиваться за тот злополучный вечер? Я знаю, что сделал тебе больно. Я знаю, что не могу повернуть время вспять. Послушай, может быть, лучше будет рассказать тебе, зачем я вызвал сюда Натали?
— Я знаю, зачем. Ты хотел от меня избавиться. — Губы ее задрожали. — Ты хотел сделать мне больно.
— Да, я хотел сделать тебе больно. В меня словно бес вселился, когда ты сказала, что должна уехать. Филип замолчал, подбирая нужные слова.
— Это была одна из игр, в которые любила играть моя мать, — выдохнул Филип. — Обычно она была не слишком изобретательна, но эта игра доставляла ей особое удовольствие. Я был очень одиноким ребенком. Она позаботилась об этом. Одинокие дети сильнее других нуждаются в любви и заботе. И она сделала это своим оружием. Она всегда старалась отомстить моему отцу, издеваясь надо мной.
О, она умела быть очаровательной. Ведь с самого детства ее учили доставлять удовольствие, ловить мужчин в свои сети. Для женщины с ее талантами я был легкой мишенью. Если это забавляло ее, она могла неделями осыпать меня знаками внимания. Я всякий раз попадался на удочку и бегал за ней, словно щенок, влюбленный в хозяйку.
Дори читала в его глазах боль и отвращение к самому себе. Это было невыносимо!
— Не надо! — Она прижала палец к губам Филипа. — Я не хочу этого слышать.
— Я тоже не хочу этого говорить. Но я должен тебе рассказать. — Филип взял ее руку в свою и стал рассеянно перебирать пальцы Дори. — Мать любила Париж, Вену, Лондон. В большом городе легче было спрятаться от отца. Она уезжала туда с очередным любовником, а я оставался, брошенный и одинокий. — Филип крепко сжал руку Дори. — Я помню, как умолял ее остаться, но она только смеялась в ответ.
— В то утро, когда ты сказала, что должна поехать в Париж, я словно с цепи сорвался. Я не мог думать об этом спокойно. Ты покидала меня, как и она, но я уже знал тогда, что люблю тебя в тысячу раз больше, чем эту женщину, давшую мне жизнь.
— Но ты ведь знал, что и я люблю тебя. — Дори пыталась говорить спокойно, но голос ее дрожал. — Я всегда тебя любила.
Филип посмотрел на Дори.
— Я не верил, что твоя любовь существует на самом деле. Теперь ты выслушала мое признание. Надеюсь, ты слушала внимательно. Больше я никогда не позволю себе такую слабость.
— Тебе не придется этого делать, — пообещала Дори. — Тебе не обязательно было рассказывать мне…
— Нет, я должен был. — В улыбке Филипа больше не было горечи. Только нежность и немного грусти. — Ты сказала, что не доверяешь мне. Трудно доверять, не понимая. Раньше мне ничего не стоило солгать женщине. Но только не теперь. — Он поднес к губам руку Дори.
