– Ты здорово придумал насчет камина, – мечтательно ответила Дани, глубоко вдыхая легкий мужской запах, который окружал его. – Энтони? – Она заколебалась. – Что заставило тебя признаться? Почему сейчас?
После некоторой паузы он ответил:
– Я больше не мог выносить это. Все, что угодно, только бы не видеть то выражение на твоем лице. – Воспоминание внезапно нахлынуло на него, и он прошептал:
– Ты выглядела так, как будто я украл одну из твоих звезд.
– Звезд? – удивленно переспросила Дани. Энтони запечатлел поцелуй на ее лбу.
– Неважно. Не имеет значения.
* * *
– Я гораздо лучше стала выполнять все упражнения. – Дани бросила пальто на скамейку около входной двери и начала радостно носиться по комнате. – Я сама чувствую это. Я ощущала себя частью всего: льда, ветра, музыки. Всего.
Энтони закрыл за собой дверь и стянул с плеч куртку.
– Ты сегодня смотрелась гораздо лучше, чем вчера, – осторожно подтвердил он. – Но могла бы прыгнуть повыше…
– Черт возьми, Энтони, я все сделала как надо, – нетерпеливо прервала Дани. – Согласись. – Она наморщила нос. – А я соглашусь с тем, что ты был прав: я перетренировалась. Учти, мне тяжело дается компромисс – совсем не хочу добавлять тебе высокомерия.
Энтони поднял ее пальто и открыл шкаф, аккуратно повесил их одежду и положил туда спортивную сумку Дани.
– Ладно, согласен. Ты была порясающа. Довольна?
– Не очень. – Дани обхватила руками его голову и повернула к себе. – Я хочу видеть твое лицо, когда ты говоришь. – В ее глазах плясали веселые искорки. – Нет, я действительно идеально все выполнила сегодня?
– Если ты так же выступишь в Калгари, получишь золотую медаль и сможешь повесить ее дома на стену. – Он ласково провел пальцами по ее щекам. – Сегодня ты превзошла саму себя. Если бы у меня были тысячи золотых медалей, я бы все их отдал тебе. – Он склонился в шутливом поклоне. – Так лучше, любимая?
– Да, гораздо лучше, – смеясь, ответила Дани. Она крепко обняла его и пристально посмотрела в глаза. – Ты делаешь явные успехи в искусстве беседы с женщиной. Продолжай совершенствоваться. – Прежде чем Энтони успел обнять ее, Дани вновь пустилась радостно танцевать. – Я думаю, твое поведение заслуживает награды, – произнесла она, вновь приближаясь к нему. – Я сделаю тебе чашечку горячего шоколада перед ужином. – Она усмехнулась, притворяясь недовольной, но явно дразня его. – Я думаю, ты оценишь мою жертву. Я работала на льду целый день, как негр на плантации, а ты сидел на скамейке, развалившись, как хозяин, и презрительно наблюдал за мной.
– Каждый из нас играет свою роль, – медленно произнес Энтони, отворачиваясь и расправляя на вешалке ее пальто. – Я считаю, что мы очень хорошо сыграли властелина и рабыню.
– Я прошу тебя больше не убирать за мной мои вещи, – сказала Дани, когда он закрыл дверцы шкафа и вновь повернулся к ней. – Всегда чувствую себя при этом полной неряхой. – И на всякий случай она, защищаясь, быстро продолжила:
– Ты же знаешь, я бы все собрала и повесила, но чуть позже.
– Извини, я не думал, что тебе это не понравится. – Энтони обнял ее за талию и стал слегка подталкивать в направлении кухни, находящейся в задней части дома. – Впредь я попытаюсь выполнять твою просьбу, но не обещаю. Аккуратность въелась в меня накрепко. Первые двенадцать лет я прожил в крошечной двухкомнатной квартирке, которую мы снимали. Если бы я не убирал вещи на свои места, комнаты напоминали бы поле боя. – Его взгляд стал жестким. – Видит Бог, там и при убранных вещах было плохо.
В первый раз Дани слышала, чтобы Энтони рассказывал о своем детстве. Он никогда не скрывал, что вырос в бедности, но все детали своего воспитания он хранил в строжайшем секрете.
– Наверное, это ужасно, – задумчиво сказала Дани. – Моя небрежность сильно раздражает тебя.
– Никогда не раздражала, – удивленно ответил Энтони. – Делай так, как тебе нравится. Твои привычки так же естественны для тебя, как для меня – мои. Мы все развиваемся в соответствии с тем, как диктует нам среда, в которой мы живем.
– Но сам ты развился вопреки тому, что тебя окружало. Учитывая, что ты вырос в трущобах, ты не должен был подняться так высоки. Можно ли это объяснить?
– У меня было много других причин, кроме бедности, чтобы хотеть вырваться из моей среды, – уклончиво ответил Энтони. Он сел в углу и лениво вытянул ноги. – Так что ты там говорила насчет горячего шоколада, рабыня?
Вопрос был закрыт. Ничего не прояснилось, и Дани повернулась к буфету, раздраженно тряхнув головой. Она знала, что ей не следует быть столь нетерпеливой. В последние дни Энтони был более открытым и щедрым на теплые чувства, чем когда-либо раньше. Он рассказывал о своем руководстве «Дайнет», забавлял ее историями из жизни в «Шоу на льду». Он даже немного рассказал о самом Самюэле Дайнете, о том, как тот однажды увидел двенадцатилетнего Энтони, выступающего на соревнованиях, специально устроенных спонсорами для поиска талантливых ребят из бедных семей. Сразу после них Дайнет стал его покровителем, а позже взял к себе на работу. Но был ряд тем, которые Энтони не обсуждал. И одной из них была его жизнь до появления в ней Дайнета. Это почти сводило Дани с ума. Она часто думала, что поймет Энтони, как только узнает подробности его детства.
Она все еще знала только ту часть его жизни, которую Энтони сам разделил с ней. Дани была горячо признательна ему уже за то, что он с каждым днем становился теплее и мягче с ней. Но оставалось еще слишком много нерешенных проблем. И прежде всего близости их отношений мешало его фанатичное и упрямое убеждение, что признательности нет места в их отношениях. Его трясло от слов «ты нужен мне», а любое упоминание о Джеке Ковальте вызывало яростную ревность. В такие моменты Дани отчетливо понимала, как далеко еще им до полного взаимопонимания.
Она поставила на плиту небольшую кастрюльку и повернулась, чтобы взять молоко.
– Я уверена, что Дайнет много изменил в твоей жизни, появившись, как волшебник из ниоткуда, – как бы невзначай обронила Дани. – Судя по тому, что ты рассказал мне, похоже на историю Золушки в мужском варианте. – Она налила молоко в кастрюльку и включила слабый огонь. – Как твои родители отнеслись ко всему этому?
– Брось, Дани. – Энтони произнес это так жестко и язвительно, что она сжалась в комок и робко обернулась. Выражение его лица было еще более суровым, чем голос. Серо-зеленые глаза смотрели холодно и мрачно. – Сейчас у меня нет никакого желания подвергаться твоим любительским психологическим исследованиям.
– Я только хотела…
– Я знаю, что ты хотела, – грубо перебил он. – Оставь меня в покое! Ты как бультерьер: уж если вцепилась, то ни за что не выпустишь. Ты хочешь спасти меня от самого себя или что-нибудь еще вроде такой же чепухи? – Его улыбка была жесткой и неприятной. – Прежде чем ты начнешь изгонять из меня злых духов, я бы посоветовал тебе разобраться с собственными.
