Его пальцы тотчас же разжались.
– Прости, я нечаянно. Мне не хотелось причинять тебе боль.
– Мне не больно. Только это очень странно.
Лион смотрел на нее сверху вниз. Он понимал, что зашел достаточно далеко. «Не так далеко, как мне бы хотелось, – подумал он с сожалением, – но если сейчас я не оставлю ее, то все мои обещания разлетятся прахом».
Боже, почему он должен отпустить ее, когда его сжигает желание оказаться внутри ее сладостного напряженного тела. Ну и что из того, что она пока не готова принять его, он будет нежен и… Его губы сжались, когда он понял, что лжет сам себе. Он слишком возбужден и не сможет контролировать себя, когда окажется между ее бедер. Он ворвется и будет двигаться и вонзаться в нее с диким безумным вожделением, и тогда она решит, что он ничем не отличается от грязного пса Баллано.
Невольно сравнение с Баллано заставило его немедленно опустить руку.
– Поднимись, – сказал он хриплым голосом. Розовые пятна вспыхнули на ее щеках. Она в замешательстве посмотрела на него. – Поднимись. Хватит, – его губы изогнула улыбка. – На сегодня.
Она поднялась и отступила на шаг:
– Ты не собираешься больше трогать меня?
Он встал и направился к двери:
– Раздевайся и ложись спать.
– Где?
Он жестом указал на постель.
– Ты что же, думаешь, что я уложу тебя на подстилку на полу, как это делал Баллано?
– Но ведь это твоя постель, – в замешательстве проговорила она.
– Тем более у тебя есть причины занять ее. Моя кровать, моя рабыня. Лоренцо сказал, что я очень заботливый. Если это так, значит, я должен получить удовольствие, видя тебя в своей постели, когда я вернусь.
– А куда ты уходишь?
– В комнату Джулии. – Улыбка Лиона приобрела жесткость. – Мне сейчас очень нужна женщина, и Джулия подходит мне больше всего. В отличие от тебя, она знает, как получать и доставлять удовольствие. Ее не беспокоит, чем вызвано мое возбуждение, коли оно способно доставить ей удовольствие. Она должна быть весьма благодарна тебе.
– Я так не думаю, – Санчия нахмурилась. – И возможно, она всего лишь притворяется, что получает удовольствие. Я слышала, что все проститутки так делают.
Он внимательно посмотрел на нее. Ему никогда не приходило в голову, что такое возможно. Может быть, и в самом деле Джулия только…
И тут Санчия рассмеялась.
«Боже, этот маленький дьяволенок подначивает меня», – вдруг осознал он с удивлением. И если сначала в выражении ее лица все еще оставались следы угодливой готовности, то теперь оно светилось озорством. Смех ее был так заразителен, что невольная улыбка заиграла и на его губах.
– Я спрошу ее, – он встретил взгляд Санчии. – Если ты, в свою очередь, спросишь себя, не притворяешься ли и ты?
Она перестала смеяться, длинные ресницы опустились, скрывая глаза:
– Я же сказала вам…
– Что это не доставляет тебе удовольствия, – закончил он за нее. – Сегодня ночью, когда ты будешь лежать в этой постели одна, вспоминая мои прикосновения, спроси себя – а так ли это? – Его голос стал низким и чувственно мягким. – И лежа здесь, знай, что я мог бы тебе доставить большее удовольствие, чем то, которое я доставлю Джулии. Спокойной ночи, Санчия. – И дверь с тяжелым стуком захлопнулась за ним.
* * *
Некоторое время Санчия с удивлением, не веря себе, смотрела на дверь. Что за странный человек этот Лион. Он хотел взять ее тем же самым диким способом, каким Джованни брал ее мать. Его взгляд яснее ясного выдавал его желание, когда он смотрел на нее во время купания. Почему же он тогда не сделал этого? Женщина – всегда добыча для мужчины, независимо от того, является ли она свободной или рабыней. Иногда ей даже казалось, что участь рабыни немного лучше. Рабыня, о которой заботятся, как о собственности, хоть получает еду и кусок одеяла, чтобы покрывать свое тело. Свободная женщина, если она хорошенькая, вынуждена идти в один из борделей Каприно. А безобразная умирает от голода на улице.
Когда сегодня днем она открыла глаза в своей каморке и увидела синьора Андреаса, стоящего в дверях, она испытала такой ужас, какого еще не знала до сих пор. И не только потому, что испугалась заслуженного наказания, но еще и потому, что этот человек был для нее загадкой. Она почувствовала лишь невероятную силу, исходившую от него, но не могла понять, на что эта сила направлена. Его намерения и его поступки оставались для нее непонятны – это и вызывало страх. Она всегда была убеждена в том, что понять – значит победить, а порой – просто выжить. Непонимание рождало чувство беспомощности.
Очень медленно она принялась стягивать платье, которое так недавно на нее надели. Ее взгляд все еще оставался прикованным к двери. «Что он будет делать, когда вернется?» – подумала она. Сказанные им слова можно трактовать и так и эдак. Она не собиралась бросать ему вызов, как, судя по его поведению, он, видимо, подумал. Было ли это связано с тем, что она девственница? Как странно, ведь для нее самой это значило так мало.
Она знала, что неминуемо потеряет девственность, – это мог сделать и Джованни, и любой другой мужчина, схвативший ее где-нибудь на улице. Это могло случиться несколько месяцев назад, когда в нее вцепился какой-то моряк, столь распалившийся, что ему уже было не до запахов, которые исходят от женщины. Она поняла, что напрасно тратит силы на бессмысленные вопли. Насилие творилось так часто в этих переулках, что крики вызвали бы только недоуменно приподнятые брови и желание поскорее убраться с места происшествия. Только короткий и жесткий удар в сокровенное место дал ей возможность вырваться из его лап.
Сама потеря девственности представлялась ей не столь важной, но ее возмущала несправедливость того, что это могло случиться без ее согласия. А вообще-то ей казалось, что значение девственности всегда несколько преувеличивается. Она еще могла понять, когда речь шла о невинности девушки, вступающей в брак, или о верности в супружеской жизни. Муж должен быть уверен, что родившийся ребенок – от него.
Когда же мужчине нужно было лишь удовлетворить свое желание, какая разница – будет ли он у нее первым или нет.
Поэтому ее удивило такое явное удовольствие на лице Андреаса, когда он услышал о ее девственности. Горячая волна захлестнула ее при этом воспоминании.
Прикосновения его рук вызывали очень странное ощущение, что-то среднее между болью и потребностью испытывать эту боль.
Потребность? Она покачала головой и, сняв платье, стянула с себя рубашку, заботливо сложив их на кресле у стола. Почему именно это слово пришло на ум? Потребность – это то, что связано с едой, с отдыхом, со словами любви, о которых писали в книгах, но какое это имеет отношение к его рукам на ее теле? Должно быть, усталость – причина ее полной неспособности рассуждать разумно.
