– Клер обычно очень добрая, – забеспокоилась Катрин. – Мне бы не хотелось, чтобы она пострадала из-за меня. Мне следовало сказать ей, что она слишком затянула корсет.
– Она должна была сама это заметить. – Жюльетта принялась снова застегивать платье Катрин и остановилась. – Боже всемогущий!
– Что случилось? – Катрин бросила встревоженный взгляд через плечо.
– Платье теперь не застегивается, – отозвалась Жюльетта. – Я даже стянуть его не могу.
– Клер ушила его на мне после того, как зашнуровала корсет. – Катрин обреченно вздохнула. – Возможно, мне придется снова залезть в корсет.
Жюльетта покачала головой.
– Месье Гийом отвел вам комнату через несколько дверей от моей. Вы отдохнете, пока слуги не доставят ваши сундуки из экипажа. – Она подтолкнула Катрин к двери, а Жан-Марку сказала:
– Не переутомляйтесь. Не хватало еще, чтобы вы тут вдвоем ловили ртом воздух.
– Как прикажете, – сардонически отозвался Жан-Марк.
Жюльетта снова обратилась к Катрин, игнорируя тон Жан-Марка:
– Вы все еще бледны, дышите глубже.
И Жюльетта вывела Катрин из комнаты.
* * *
– Как она? – Морщинка, выдававшая подлинную озабоченность, затуманила классические черты Филиппа, когда он вернулся в комнату Жан-Марка пятнадцать минут спустя – Бедная маленькая глупышка! Как мы не сообразили, что ее беспокоит! – Голубые глаза Филиппа блеснули – Видит бог, мы оба расшнуровали на своем веку немало корсетов.
– Я бы сказал, что ты расшнуровал их более чем достаточно, – сухо ответил Жан-Марк. – Для тебя любая пара ляжек хороша, если только готова принять тебя.
– Не правда. – Улыбка Филиппа стала шире. – Ляжки должны быть красивой формы, а дама – чистой и благоухающей. Что же до остального, тут у меня нет предрассудков – И он прибавил просто:
– Я люблю их всех.
И женщины любят Филиппа, подумал Жан-Марк. Старые и молодые, они, казалось, чувствовали его преклонение перед их полом и щедро одаривали его как телом, так и своим обществом.
– У тебя с собой бумаги, которые я велел привезти из своей конторы в Париже?
– Они в моих сундуках, а тот еще в экипаже. – Филипп скорчил гримасу. – Только ты можешь заниматься делами в постели с ножевой раной. Пытаешься стать самым богатым человеком во Франции?
– Нет, – улыбнулся Жан-Марк. – Самым богатым в Европе.
Филипп ухмыльнулся.
– Надеюсь, тебе это удастся. Что до меня, то я довольствуюсь ролью бедного родственника. И тем премного доволен. Больше времени для наслаждения радостями жизни. – Его взгляд скользнул по картине, стоящей на мольберте у окна. – Впечатляет. Хотя не могу сказать, что она мне нравится. Очень утомительно думать, гадать, что хотел сказать художник.
Жан-Марк бросил на племянника веселый взгляд.
– Думать? Такого занятия тебе следует как можно дольше избегать.
Филипп согласно кивнул:
– Надо беречь умственную энергию для более важного в жизни.
Жан-Марк вглядывался в творение Жюльетты. Картина изображала нескольких богато разодетых дам и мужчин на лесной поляне. Солнечный свет пронизывал листву дубов, лучи его, задерживаясь на стволах деревьев, освещали их медовым льющимся светом, достигали напудренных лиц. Одни приветливо улыбались, физиономии других выдавали мелочность, алчность, скуку, жестокость. И все же от картины веяло какой-то суровой красотой. Мир природы дышал и был прекрасен. Кисть Жюльетты создала солнечный свет чистым и незапятнанным.
– Нечасто встретишь женщину-живописца, да еще когда ее картины так серьезны, – заметил Филипп. – Она… интересная, не так ли?
– Но слишком молода для тебя, – быстро произнес Жан-Марк.
– Я не настолько испорчен! – с негодованием запротестовал Филипп. – У нее же еще нет груди. Я жду, пока женщина расцветет.
Жан-Марк коротко рассмеялся.
– Что ж, у этого дитятки, без сомнения, созреют и острые шипы.
– Тем интереснее их срывать. Но ведь ты у нас любишь трудных женщин. Как только ты отважился приручить ту амазонку?
Жан-Марк улыбнулся.
– Леони – исключительная женщина.
– Да, она прекрасная волчица, только мне бы не хотелось оказаться с ней в постели. Неужели ты никогда не выбирал женщин с меньшей… – Филипп оборвал себя. – Я с нетерпением жду милостей от придворных дам в Версале.
– Они не жалуют буржуа вроде нас. В Вазаро, в своем домике цветов, тебе будет вольготнее, чем в спальнях благородных дам. Они тебя сожрут.
Улыбка медленно сошла с лица Филиппа, крупные белые зубы обеспокоенно прикусили нижнюю губу.
– Я не знал, что тебе известно о моем домике цветов, Жан-Марк. Уверяю тебя, это никак не сказывается на моем управлении Вазаро.
– Да, ты прекрасно присматриваешь за наследством Катрин. Иначе ты бы услышал от меня о домике раньше.
– А почему об этом ты заговорил только сейчас?
– Мне не нужны разъяренные отцы обесчещенных дочерей.
– Обесчещенных? – Голос Филиппа звучал возмущенно. – Я соблазняю, а не насилую. В домике цветов еще ни разу не было женщин против их воли.
– Смотри, чтоб и впредь так продолжалось.
– Я бы не стал огорчать тебя, Жан-Марк. – Филипп серьезно встретил взгляд дяди. – Я очень дорожу твоим доверием. Мне нравится жизнь в Вазаро.
– А Вазаро явно нравишься ты. – Жан-Марк улыбнулся. – По крайней мере женской половине. Я просто подумал, что лучше прояснить ситуацию.
Глаза Филиппа сузились.
– Поэтому ты и попросил меня оставить Вазаро и сопровождать Катрин?
– Я знал, что ты будешь охранять Катрин, а твое общество ей приятно.
– И еще ты хотел мне посоветовать уметь отделять свои удовольствия от своих обязанностей. – Филипп медленно улыбнулся. – Так почему бы не поймать сразу трех зайцев, а?
– Действительно, почему бы и нет?
– Неужели ты никогда не устаешь строить мир так, чтобы тебе было удобно?
– Иногда, но игра стоит свеч.
– Только не для меня, – отмахнулся Филипп. – Каждый занимается своим делом: ты собираешь все богатства Европы, а я смиренно тружусь у тебя в подчинении.
– Не у меня, а у Катрин. Вазаро принадлежит ей, а не семейству Андреас.
– Неужели?
– В нашей семье традиция – опекать наследницу Вазаро.
– Но тебе же наплевать на традиции, – негромко произнес Филипп. – К чему ты действительно неравнодушен, Жан-Марк?
