Дюпре тут же отвернулся от окна.
– Ты не должен так говорить о нем. Он истинный друг республики.
– Но нам приходится забывать о лояльности к старому другу, когда мы заводим нового. – Дантон сделал многозначительную паузу. – Мне не нравится Марат.
Дюпре обворожительно улыбнулся.
– Естественно, я не стану распространяться, как мне не по нутру у него на службе, пока не получу пост, который буду ценить больше.
Матерь Божья, да этот тип заложит самого дьявола ради местечка повыше! Дантон тщательно скрыл отвращение.
– Я понимаю твою осторожность.
– Однако сейчас для меня неподходящее время менять службу. Завтра я уезжаю в Андорру с очень важной миссией. Может, поговорим, когда я вернусь?
– В Андорру? – Дантон нахмурился. – В Испанию? Что за дела у Марата с испанцами?
– Дело чрезвычайной важности для Франции, и никому, кроме меня, он этого не доверит.
– Какого дьявола Марат сует свои грязные лапы во внешнюю политику? Ты сказал, что уезжаешь завтра?
Дюпре кивнул.
– Марат разрешил мне сделать остановку у матери и провести там две недели. Она живет в окрестностях Парижа, в деревне Клермон. Дорога через Пиренеи тяжелая…
Стало быть, «дело» хоть и важное, но не срочное.
– После своих тяжелых трудов в последний месяц ты нуждаешься в отдыхе, – бесстрастно произнес Дантон, берясь за шляпу и перчатки. – Пора отправляться в Конвент.
* * *
Волосы Марии-Антуанетты поседели.
– Не поднимайте головы, – прошептал фонарщик, – как только мы войдем во двор.
Жюльетта поспешно опустила взгляд и потуже завязала под подбородком шерстяной платок. Ее руки дрожали, а в горле комом стояли слезы. Волосы королевы поседели. Они не были напудрены и надушены. Королева шла без парика, который Жюльетта столько раз видела на ней, впервые приехав в Версаль. Марии-Антуанетте было всего тридцать шесть лет, а выглядела она вдвое старше.
– Хватит на нее глазеть. – Фонарщик зажег лампу слева от ворот. – Вы что, хотите, чтобы вас бросили вместе с ней в башню?
– Она так изменилась.
– Встаньте вон туда, в тень. Я пришлю ее переговорить с вами. Но всего пять минут, вы поняли? Как только я зажгу все лампы, мы уйдем.
Жюльетта послушно отошла в тень зловеще нависающей башни. Сумерки уже полностью поглотили двор Тампля, и девушка знала, что в своем грязно-коричневом плаще и платке она будет незаметна для окружающих, разве что кто-то подойдет совсем близко.
Одета королева была прилично. Хорошего покроя черный плащ, муфта из меха куницы, но платье скорее подошло бы жене процветающего трактирщика, чем королеве Франции. Бедная, горемычная Мария-Антуанетта, она лишилась свободы, у нее отняли все, даже некоторых из членов ее семьи. Братья короля – граф Прованский и граф д'Артуа бежали в Австрию, а старые девы, его сестры, – в Италию. Первенец Марии-Антуанетты, дофин Людовик-Иосиф, трагически погиб в 1789 году в то же самое время, когда вокруг королевы рушился весь ее мир.
Теперь у Марии-Антуанетты остались только ее Людовик, хотя судьба его в будущем неизвестна, золовка мадам Элизабет, дочь Мария-Тереза и маленький Людовик-Карл – дофин и наследник престола.
– Жюльетта? – Мария-Антуанетта всмотрелась в тень. – Это действительно ты? Вся эта грязь у тебя на лице…
Жюльетта собралась было сделать реверанс, но спохватилась. Дочь фонарщика-республиканца вряд ли оказала бы уважение королевским особам.
– Это я. Фонарщик решил, что я выгляжу слишком чистой, и немного смазал мне щеки сажей.
– Более чем немного. У тебя вид уличной бродяжки. – Королева подошла ближе и ласково коснулась пальцами щеки Жюльетты. – Но я узнаю эти дерзкие глаза. Я думала, ты погибла. Мне рассказали о резне в аббатстве. – Она вздрогнула. – Ты слышала, что эти звери сделали с принцессой де Ламбель?
– Да.
– Они насадили ее голову на пику и кричали мне, что стреляли ее руками и ногами из пушки. – Глаза королевы затуманились слезами. – В Англии она была в безопасности, но вернулась, чтобы быть рядом со мной, и они убили ее за это. Они убивают всех. Скоро никого не останется. – Мария-Антуанетта крепко зажмурила глаза, а когда открыла их, слезы исчезли. – А как моя нежная Селеста? Твоя мать здорова, Жюльетта?
– Да.
– И в безопасности?
– Да, она бежала из Франции в Андорру во время побоищ.
– Прекрасно. Я часто думаю о ней и молюсь, чтобы она осталась цела.
– Вам здесь удобно?
– О да, здесь не так уж плохо. Они следят, чтобы у нас была приличная еда, и охранники не очень противные. Они даже привезли мне из Лувра клавикорды. – Королева зажмурилась. – Они все время глазеют на меня. А я не люблю этого.
Она всегда избегала излишнего внимания к себе, подумала Жюльетта. Вот почему из большого дворца она убегала в уютный Малый Трианон, в деревню Ле-Амо, чтобы среди цветов развлекаться со своими роскошными игрушками.
– Возможно, они прежде никогда не видели королевы. Мария-Антуанетта подняла голову.
– Я покажу им, как держит себя королева. – Минутное королевское былое величие. И вновь перед Жюльеттой убитая горем женщина с печальным постаревшим лицом. – Ты должна идти, детка. Было очень любезно с твоей стороны навестить меня, но тебе опасно здесь оставаться. Наш тюремщик, этот гротескный Эбер, – настоящий негодяй. И для него будет самым большим удовольствием причинить мне боль, обидев тебя.
Жюльетта глубоко вобрала воздух в легкие.
– У меня есть причина для прихода. – И поспешно продолжала:
– Мне нужен Танцующий ветер.
Королева не удивилась.
– Ты всегда его хотела. Даже ребенком ты любила мою статуэтку. – Выражение ее лица стало холодным. – Танцующий ветер – мой. Я его не отдам.
– Жан-Марк Андреас по-прежнему хочет обладать им. Вы помните его?
– Как я могла забыть этого самоуверенного человека! – сухо сказала Мария-Антуанетта.
– Он готов заплатить мне два миллиона ливров за статуэтку. Хватит ли этих денег, чтобы купить вам выход на свободу и помочь бежать в Австрию?
Королева помолчала.
– Возможно. Охранники с удовольствием берут небольшие взятки, что обеспечивает нам больший комфорт.
– Скажите мне, где находится статуэтка, и я заберу ее, продам Жан-Марку, а потом отдам вам деньги.
– Не мне. – Королева задумалась. – Здесь я ничего не смогу с ними сделать. Однако в городе есть группа верных мне людей, возможно, они и смогут помочь. Иди в кафе «Дю Ша», что на Новом мосту, и спроси Уильяма Даррела.
