Ладонь Жюльетты легла ему на глаза.
– Поспите. Я присмотрю, чтобы вам не причинили вреда. Можете мне довериться.
Она лжет. Нельзя доверять ни одной женщине. Мысль была вялая, ватная. Все плыло в голове Жан-Марка.
Но Жюльетта еще только сильный, храбрый ребенок, чьи руки так же нежны, как резок ее тон.
Да, сейчас Жан-Марк мог доверять Жюльетте де Клеман.
Он расслабился и провалился в ожидавшую его темноту.
* * *
Когда он снова открыл глаза, Жюльетта стояла на коленях у его постели.
– Я надеялась, что вы еще поспите, – прошептала она. – Здесь деревенский врач.
– Стало быть, вы… победили.
– Конечно! У этого человека более щегольской вид, чем у придворного врача, но я надеюсь, что он не дурак. – Девочка замешкалась. – Сейчас он намеревается извлечь кинжал.
Жан-Марк напрягся, и его взгляд устремился к камину. Маленький круглый человечек в фиолетовом парчовом камзоле и тщательно завитом белом парике стоял у камина, грея унизанные кольцами пальцы.
– Теперь я тоже сожалею, что быстро пришел в себя. Не люблю боли, – сознался Жан-Марк.
– Естественно. – Жюльетта по-прежнему стояла на коленях у его постели. – Будет больно, но есть способы ослабить страдания. Постарайтесь думать о чем-то прекрасном.
Врач поправил галстук и отвернулся от огня. Жан-Марк весь подобрался.
– Не напрягайтесь, так будет еще больнее. – Жюльетта взяла обе руки Жан-Марка в свои. – Думайте о… Нет, я не могу сказать вам, о чем думать. Это должна быть ваша собственная прекрасная картина.
Жан-Марк наблюдал за врачом.
– Боюсь, что не последую вашему совету, – сухо сказал Жан-Марк. – Красота что-то ускользает от меня.
Пальцы девушки крепче сжали руки Жан-Марка.
– Я, когда мне больно, думаю о том, что чувствую, когда рисую или смотрю на Танцующий ветер.
– Танцующий ветер? – Жан-Марк напрягся, его взгляд скользнул от подходившего врача к лицу Жюльетты.
– Вы слышали о нем? Это самая прекрасная статуэтка в мире. Иногда я смотрю на нее и думаю… – Жюльетта запнулась и замолчала.
– Думаете о чем?
– Ни о чем.
– Нет, скажите.
– Просто я не понимаю, как мог человек создать такую красоту, – ответила Жюльетта. – Это больше, чем красота, это…
– Не говорите мне, – скривил губы Жан-Марк. – Мечта.
Девушка кивнула:
– Значит, вы его видели. Тогда вы можете думать о Танцующем ветре.
Жан-Марк покачал головой:
– Сожалею, но я никогда не видел эту статуэтку.
Лицо Жюльетты затуманилось.
– Ну, месье, вы пришли в сознание. – У кровати стоял врач, жизнерадостно улыбаясь. – Мое имя Гастон Сен-Лер, и я вытащу кинжал из вашего плеча. – Врач подошел ближе. – Ну, а теперь соберитесь с духом, а я…
– Не слушайте его! – свирепо перебила Жюльетта. – Смотрите на меня.
Карие глаза Жюльетты сияли, искрились. Ее тонкое лицо оживилось. Румянец на щеках цвел розами, на виске пульсировали голубые жилки.
– Что из того, что вам доводилось видеть, было самым прекрасным?
– Море.
– Тогда думайте о море. – Пальцы Жан-Марка сжали запястье Жюльетты. – Держитесь за меня и расскажите мне о море. Расскажите, каким вы его помните.
– Буря… сила… Волны бьются о корабль. Серо-синяя вода сверкает в…
Пронзительная, добела раскаленная боль…
– Море, – прошептала Жюльетта, не сводя с него глаз. – Вспоминайте о море.
– Еще разок, – радостно сообщил врач, крепче ухватившись за рукоятку кинжала.
– Тише. – Взгляд Жюльетты не отрывался от глаз Жан-Марка. – Расскажите мне еще о море.
– В солнечном свете в спокойный день оно… мы словно плыли в гигантском сапфире.
Сверкающие карие глаза отгоняли боль. Жан-Марк провел языком по пересохшим губам.
– И когда корабль подходит к берегу…
Ее кожа – роза в чаше со сливками.
– Вода становится… изумрудной. Никогда нельзя быть уверенным…
Боль!
Жан-Марк, выгнув спину, приподнялся на кровати, когда врач выдернул кинжал из плеча.
– Вот и все. – Врач отвернулся, держа в руке окровавленный кинжал. – Теперь я промою рану и сделаю вам перевязку.
Жан-Марк лежал, перед глазами комната кружилась, потолок опускался. Он почувствовал, как по руке заструилась кровь.
– Вам придется отпустить меня, – сказала Жюльетта. Жан-Марк непонимающе уставился на нее.
Она потянула руки, пытаясь высвободить запястья из его пальцев.
– Я не смогу помогать врачу, если вы меня не отпустите.
Жан-Марк медленно разжал пальцы и выпустил ее руки. Жюльетта вздохнула с облегчением.
– Так-то лучше. Худшее уже позади.
– Разве? – Жан-Марк почувствовал себя страшно одиноким. Ему хотелось снова держать ее руки в своих. Странно. Он пересилил себя и пытался говорить как ни в чем не бывало.
– Приятно знать, что самое худшее уже позади. Вы уже поняли, что я сделан не из того теста, из которого лепят героев. И для меня была бы ужасна мысль, что еще предстоит боль.
– Немногие мужчины пережили бы такой ужас, не закричав.
Слабая улыбка тронула губы Жан-Марка.
– С чего бы мне орать? Я ведь думал о чем-то… прекрасном.
* * *
Врач покинул гостиницу несколько часов назад. Сон Андреаса был беспокойным и прерывистым. Жюльетта обвела взглядом комнату. Она уже несколько часов провела в кресле, не решаясь потревожить его.
Для деревенской гостиницы обстановка в номере была даже роскошной, а сама комната – по-видимому, лучшей из тех, что мог предложить месье Гийом, но Жюльетте она была неинтересна.
Она перевела взгляд на лицо Андреаса, изучая его так же зачарованно, как и в первый раз, оно заворожило ее, еще когда она была в экипаже. Боже, как бы ей хотелось написать его!
Жюльетта знала, что этому человеку будет все равно, как бы безжалостно честными ни были мазки ее кисти. Он не нуждался в приукрашивании, ибо точно знал, кто он, какой он, и ему было наплевать, какого мнения о нем придерживаются другие.
Его бронзовое лицо было слишком длинным, скулы – слишком высокими, губы – слишком хорошо очерчены, а взгляд темных глаз под прямыми черными бровями и тяжелыми веками – слишком острым и решительным. Все вместе составляло гармонию целого, более притягательного, чем просто красота.
