Его улыбка исчезла.
– К черту. Забудь. Я не позволю тебе сделать это. Ты будешь со мной, пока все не закончится.
Она помолчала, потом спросила нерешительно:
– Как ты себя чувствуешь?
– Мне кажется, будто моя голова готова взорваться.
Она вздрогнула.
– Это чуть не произошло. Я все время думаю о маме…
– Катрин… – С минуту Алекс, прикрыв глаза, молчал, потом заговорил снова: – Я хочу, чтобы утром ты позвонила Джонатану. Не говори ему пока о том, что со мной случилось, скажи лишь, что мы можем схватить Ледфорда во время объявленной им встречи по консолидации сил Объединенной Европы. Мне может понадобиться его помощь. – Алекс устало закрыл глаза. – И оставайся в коттедже до тех пор, пока не… – Он прервался.
– Пока что?
– Дай МакМиллану время заняться Феррацо.
Заняться Феррацо? Это значило дать МакМиллану время убить Феррацо. Она вздрогнула, поняв смысл этих слов.
Алекс, должно быть, почувствовал ее состояние, потому что снова открыл глаза.
– Необходимость. Он обязательно повторит свою попытку.
– Я не спорю, думаю, что без Феррацо мир станет лишь лучше.
Искра изумления пробежала в глазах Алекса, прежде чем его губы изогнулись в слабой улыбке.
– Возможно, после всего, что случилось, ты сможешь найти место для себя и в моем, реальном, а не придуманном тобой мире.
Его глаза снова закрылись, и в следующий момент он уже спал глубоким сном.
Кэтлин, откинувшись в кресле, изучала выражение его лица.
Его мир. Ее мир. Ей вдруг стало казаться, что их границы стираются, что эти миры сливаются в один. Она уже не знала точно, к какому из них принадлежит.
Было время, когда ничего, кроме Вазаро, не существовало для нее. И после пожара и смерти матери ей казалось, что жизнь кончена. Теперь это чувство сгладилось, притупилось. И за пределами Вазаро была жизнь, и ей предстояло найти свое место в ней. Она была жестока, эта жизнь. Кэтлин вспомнила базарную площадь, истекавшего кровью Алекса и безучастные лица вокруг. Никто, кроме Кемаля, не пришел ей на помощь. И все-таки, как бы то ни было, надо выстоять, надо спасти себя и Алекса.
17
– Ты не должен вставать с постели. – Кэтлин с неудовольствием подняла глаза на Алекса, появившегося полностью одетым на пороге своей комнаты. – Доктор сказал, что ты должен лежать целую неделю, а прошло всего четыре дня.
– Я уже достаточно хорошо себя чувствую и не желаю оставаться в этой проклятой постели ни единой минуты. – Он направился к ней в гостиную. – Что ты читаешь?
– «Ньюсуик». Здесь статья о Кракове.
– А что с дневником?
– Я перечитала его уже четыре раза, и теперь мне необходимо время, чтобы все обдумать. Кемаль притащил мне целую охапку книг и журналов. – Она тревожно наблюдала за Алексом, подхватившим комплект «Пари-матч». Лучи послеполуденного солнца проникали в комнату, искрясь в темных волосах Алекса, освещая белую повязку, закрывавшую его висок. – Тебе нельзя читать. Доктора запретили это.
– Что за ерунда, – говорил он, складывая журналы небрежной стопкой на кофейном столике. – Я же не тепличное растение. Мне нужно просмотреть их.
Грустная картина всплыла в памяти Кэтлин. Алекс, набирающий охапку книг с полок ее парфюмерной студии в Вазаро, его тяжелый взгляд, выражающий бесконечную усталость и боль, как и сейчас.
– Нет. – Она встала и забрала у него журналы. – Может быть, завтра. Утром будет доктор, и я спрошу у него, можно ли тебе читать.
Он нахмурился.
– Тогда я буду звонить Джонатану. Этот чертов компьютер должен бы уже и прибыть.
– Он уже здесь. Кемаль принес его из «Америкэн экспресс» пару дней назад. Я распорядилась поставить его в студии.
– Почему ничего не сказала мне?
– Потому что я знала, что ты захочешь включить его. Лучше сядь поудобней, а я приготовлю тебе чашку чаю. – Она направилась в кухню. – А после чая – отправляйся в постель!
– Но это же пустяковая рана. В спецназе я бы провалялся с ней не больше чем полдня.
– Я всегда была о спецназе не лучшего мнения, – презрительно фыркнула Кэтлин.
Алекс продолжал стоять, разглядывая ее.
– Ты сядешь наконец? – раздраженно проговорила она. – Ты сейчас не со своими друзьями-солдатами и не обязан разыгрывать супермена. Никто не требует от тебя этого. Ты когда-нибудь можешь быть просто интеллигентным человеком, умеющим рассуждать здраво?
Искра изумления пробежала по его лицу, он усмехнулся, опускаясь в кресло, на которое ему указала Кэтлин.
– Так-то лучше. – Чайник начал посвистывать, она сняла его с огня и приготовила заварку.
Он чуть прищурился, внимательно разглядывая ее.
– Ты стала другая, – наконец медленно произнес он. – Совершенно переменилась.
– В самом деле? – Она поставила поднос с чайными приборами на маленький столик.
Алекс рассеянно смотрел, как она разливает чай.
– Не старайся задеть меня, я все равно не обижусь.
Она осторожно взглянула на него.
– О чем ты?
– Ты все еще не можешь простить мне Вазаро. Что ж, ты имеешь на это право.
– Что это? Приступ раскаяния и самокритики?
– Да, такое со мной тоже случается.
Алекс взял свою чашку и не спеша начал потягивать чай.
– Скоро ты будешь занята настолько, что у тебя не останется времени вспоминать прошлое. – Он поставил чашку на столик и откинулся на спинку кресла. Внезапно Алекс показался ей ожившим и бодрым, от его грусти и усталости не осталось и следа, вернулась его прирожденная, чуть ли не королевская самоуверенность. Это всегда стесняло Кэтлин.
– Если ты закончил пить свой чай, – сказала она сухо, – то можешь отправляться в постель.
– Через несколько минут.
– Скоро стемнеет. Надо зажечь свет.
Ей казалось, что сумерки делают обстановку слишком интимной. Она встала и пошла к выключателю. Теплый золотистый свет озарил комнату.
– Почему спецназ? – неожиданно спросила она.
– Снова о том же? – Он пожал плечами. – Это особые элитные войска, туда берут далеко не каждого. Для отца при его амбициях это было предметом гордости, все равно как перо на шляпе, – сын в спецназе… – Алекс остановился и взглянул на Кэтлин, внимательно слушавшую его. – Тебе это действительно интересно?
Она кивнула.
– Тогда я начну с самого начала. Моя мать умерла, когда мне было пять лет. Мы жили тогда в Бухаресте. Уже в это время я демонстрировал незаурядные интеллектуальные способности, и меня готовили к карьере государственного чиновника. Но когда мне исполнилось шестнадцать, отец вдруг вспомнил о моем существовании и выразил недовольство тем, что я воспитываюсь вдали от него. Он заявился в Бухарест и заставил меня уйти из школы. Он решил взять меня с собой в Россию.
