Его командной высотой была крыша. Пожар разгорался вверх по склону.
Все больше звучало горнов, все громче слышался цокот копыт. Ночь наполнилась тревогой. На улицах толпились ополченцы.
Всадник на гнедой лошади, забыв обо всем, мчался по берегу реки через Голубую линию, устремляясь к Черней, к своим товарищам.
* * *
На улицах царил настоящий ад. Ломались ставни. (Воры в Санктуарии не были разинями и успели положить глаз на тот или иной дом задолго до заварухи. Когда же начались волнения, они вламывались в дома, хватали, что им нужно, и уносились прочь, словно демоны, догнать которых не в силах были все боги ранкан.)
В верхнем городе один из горнов пропел, возвещая тревогу, возле казарм наемников и городской стражи; но Уэлгрин, мимо которого не проходил ни один слух, уже успел разместить по точкам снайперов, и первая волна погромщиков, устремившаяся в город, наткнулась на поток стрел и профессионально сооруженные баррикады. Эта обычная операция могла, конечно, отпугнуть не слишком искусных нападавших.
Но не профессионалов.
В домике у реки Ишад, укутавшись только в черный плащ, сидела, улыбаясь, посреди сбившихся шелков своей постели. Глаза ее были закрыты.
Тени стекались к берегу, шли маршем от разрушенных казарм в Низовье, не обращая внимания на заграждения, которые воздвигли король нищих и его банды; игнорируя бойцов НФОС, бросаемые в них камни, бутылки с зажигательной смесью и пожары: этот небольшой легион познал огонь Ада, и происходящее здесь не производило на него впечатления. Они уже миновали Желтую линию и теперь двигались по Красной территории, по петляющим улицам Подветренной со скоростью, которую обычный отряд развить бы не смог никогда. Все стремительнее и стремительнее.
— Они прибывают, — сказал Стилчо Хауту, и магу-нисийцу не слишком понравилось выражение удовлетворения на лице пасынка. Хаут схватил мешок с кровью и вытряхнул еще несколько капель, чтобы призраки не отклонялись с пути. И снова бросил взгляд на Стилчо, с беспокойством думая о возможном предательстве.
— Джанни, где Джанни? Ты нашел его?
— О, я могу догадаться, куда он пойдет, — ответил Стилчо.
— К Роксане.
Стилчо расхохотался, на лице его застыла кривая усмешка. Пусть один глаз его был закрыт повязкой и во рту не хватало зуба, но в темноте, когда шрамы были менее заметны, к нему почти возвращалась его загубленная красота. И даже некая элегантность. Он выхватил у Хаута мешок и швырнул его оземь, забрызгав кровью булыжники мостовой.
— Беги! — крикнул он ему и громко расхохотался.
— Стилчо, будь ты проклят!
— Давай же! — заорал пасынок. Вокруг них уже кружились, струились, взлетали, словно летучие мыши, тараторили призраки. Хаут, быстро оценив ситуацию, запахнул накидку и побежал, будто за ним гнались все обитатели Ада.
Стилчо выл от восторга. Бил себя по коленям ладонями.
— Беги, жалкий ублюдок! Беги, нисиец, беги!
Он за это поплатится. Утром. Хаут позаботится об этом. Но у него есть прямые Ее указания.
Стилчо со всеми сохранившимися знаками отличия роты потрусил в сторону моста, чтобы указать путь войску теней через реку.
За его спиной призраки занимались тем, чем в Санктуарии занимались все: они разбирались, кто с кем, накидывались друг на друга, искали убежища.
У реки Стилчо развернул войско в боевые порядки и повел по улицам — теперь уже медленнее, ибо сам был наполовину живым. Он доведет их только до определенного места. Для них баррикады Уэлгрина в верхнем городе или пасынков на востоке не составят проблемы; а поскольку воспоминания о том, как их убили, были весьма свежи в их памяти, долго разговаривать они не будут ни с кем. Они покажут обитателям верхнего города, насколько те в действительности уязвимы, покажут ублюдкам, что есть такие, кто помнит их последние приказы и их последние ошибки…
Он продолжал бежать, задыхаясь и прихрамывая, — Ишад неплохо его починила, но от долгого бега боль начала распространяться по всему телу.
Призраки проносились мимо, устремляясь кто куда. Их, разноязыких, влекло к любимым ранее местечкам, к бывшим жилищам, к старым обидам. Санктуарий мог прагматично относиться к своим призракам, но те на закате империи становились все отчаяннее, все злее, а с этими и вовсе невозможно было договориться. Они служили Ишад или Роксане.
* * *
Роксана прокляла Голубую линию и в пароксизме ярости вызвала дюжину змей и демона по имени Снэппер Джо, рыжеволосое существо с пепельной кожей, которое буйствовало на берегу реки до тех пор, пока не забыло, что от него требуется, и не перенесло свой гнев на склад пива. Нет, то была не лучшая ночь для Роксаны: нападение оказалось бесцельным, Ишад имела на уме что-то другое, и Роксане осталось только воспользоваться отвлекающим маневром, чтобы бежать из города.
* * *
— Проклятье! — завопил Хаут, когда она попалась ему на глаза, эта голубая дуга, что перекинулась через весь Санктуарий. Он был существом практичным. Он бросился к реке, к Ишад со всей скоростью, на которую был только способен, пронесся мимо стражи и обнаружил, что колдунья, закутанная в оранжевый шелк и юбки своего черного одеяния, сидит на кровати и хохочет, словно безумная.
* * *
В верхнем городе распахнулась дверь особняка госпожи Нюфантей, и его элегантная хозяйка, Харка Бей, которую не так-то легко было испугать, выскочила на улицу в чем мать родила: ни она, ни ее слуга, ни дочь ни на миг не собирались задерживаться для того, чтобы познакомиться с внезапно материализовавшимся в доме пьяным призраком, который крушил фарфор и топтал ногами серебро.
Они влетели в казарму стражников Уэлгрина и пронеслись по коридорам с такой скоростью, что те даже не успели обернуться и рассмотреть их.
Затем показался монстр, и стражники бросились врассыпную.
* * *
Сыпались стрелы. На границе Лабиринта полыхала баррикада, с помощью которой банды Джабала рассчитывали укрыться от сидевших на крышах лучников, направляемых с помощью магии видений и горстки скакавших парами всадников, поведение и приемы которых подозрительно напоминали настоящих пасынков. Огонь перекинулся на близлежащие здания, что еще больше усилило хаос. Уклоняясь от стрел, люди пытались залить его водой. Обезумевшее семейство, подбирая падающие пожитки, бежало куда глаза глядят.
* * *
Заламывая маленькие, словно у женщины, руки, цирюльник Харран мерил шагами маленькую мансарду, время от времени бросая взгляд из окна. Он укрылся в ней совершенно случайно, когда начался весь этот ужас, что обрушился на казармы. У него не было больше практики, не было больше дома, ему некуда было идти. Мрига покинула его. Осталась только маленькая собачка, которая, высунув язык и выражая повизгиванием сочувствие, бегала за ним по комнате.
