– Вот и я тоже так подумал, – рассмеялся Кальдак и поднялся. – Ладно, даю тебе двадцать минут. Ты показываешься на улице, делаешь несколько снимков, и мы возвращаемся.
– И я по-прежнему должна следить, чтобы меня никто не коснулся? – Теперь, когда я знаю, кто нас тут караулит, я не так волнуюсь. Улицы здесь тесные, а Де Сальмо предпочитает либо колющее, либо огнестрельное оружие. Стрелять из ружья в подобных условиях затруднительно, так что я поставил бы на нож.
– Звучит убедительно, – съязвила Бесс и сделала шаг в сторону лаборатории. – Я рада, что ты не волнуешься. Сейчас возьму аппарат и приду.
Кальдак действительно уже не волновался. Он просто жил в постоянном страхе с того момента, когда они накануне отправились в магазин фотопринадлежностей. И он представления не имел, как долго сумеет выдержать такое напряжение.
* * *
На кирпичную стену напротив окон квартиры Бесс легли тени, напоминающие горбатых монстров.
«Как интересно», – подумала Бесс. Ей множество раз доводилось смотреть из окна на эти тени, и ни разу ей не приходило на ум сравнение с прячущимися в темноте монстрами. Наверное, раньше ей просто не приходилось опасаться, что монстры подберутся так близко к ее жилью.
Она подняла фотоаппарат и навела на резкость.
– Чем это ты занимаешься? – раздался за ее плечом голос Кальдака. – Увидела кого-нибудь?
– Монстров.
– Что-о?
– Тени на стене, только и всего. Жаль упускать редкий кадр.
– Я говорил тебе: нельзя стоять напротив окна.
– Я забыла.
Она сделала шаг в сторону.
– По-моему, ты сегодня уже достаточно наснимала, – проворчал Кальдак и отошел. – Три часа торчала в лаборатории.
– Я должна делать что-нибудь, иначе сойду с ума.
– Могу тебя понять. Я сам чувствую нечто подобное. А тебе, оказывается, в самом деле не хватало фотоаппарата.
Бесс повернула голову и обнаружила, что Кальдак улыбается. Он сидел в углу комнаты, скрестив вытянутые ноги, но, несмотря на мирную позу, вовсе не казался умиротворенным. Бесс подумала, что, пожалуй, еще ни разу не видела его умиротворенным.
– Да, не хватало. Так же мне не будет хватать глаз, если я ослепну.
– Или старого друга?
Она кивнула.
– Ты всегда смотришь на мир, как в объектив? – поинтересовался Кальдак.
– Почти всегда. Бывает, без объектива мир кажется уродливее, чем он есть. – Тени слегка вытянулись и приобрели готические очертания. Бесс сделала еще один снимок. – Понимаешь, я чувствую себя раздетой, когда у меня в руках нет фотоаппарата.
– По-моему, он для тебя как панцирь.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась Бесс.
– Мне кажется, фотосъемки отчуждают тебя от происходящего, ставят тебя как бы вне его. В том числе – ограждают от сострадания.
– Ограждают?
Кальдак не отрываясь смотрел на нее.
– Бесс, когда ты чаще всего прибегаешь к этому средству? Очевидно, в самые страшные минуты. Как в Данзаре или в Тенахо.
– Может быть. – Она нахмурилась. – Оставь, Кальдак. Я не нуждаюсь в психоанализе.
– Извини, это привычка. Опять я сую нос не в свое дело. Но я вовсе не хотел сказать, что ставить барьеры между собой и миром – это плохо. Это в человеческой природе. Я просто подумал, что ты нашла оригинальный способ – фотосъемки.
– А какой способ у тебя?
– Я использую все средства. Действую по обстановке.
– Твой способ хуже. Я, по крайней мере, свою работу люблю.
– Знаю. Не обращай на меня внимания. В общем-то, я тебе завидую.
Бесс подумала, что едва ли сможет не обращать на него внимания. Слишком он проницателен, слишком восприимчив – и слишком часто он оказывается прав… Ей вдруг захотелось вывести его из равновесия, и она вскинула аппарат.
– Кальдак, улыбнись!
И сама улыбнулась, увидев мелькнувшее в его взгляде удивление. Как, оказывается, приятно застать Кальдака врасплох!
– Еще раз.
Фокус.
Снимок.
– Позволь тебя спросить, что ты делаешь?
– Фотографирую тебя. Ты очень интересный объект.
Она сказала правду. Его лицо на фотографии должно излучать мужество и одновременно тонкость восприятия – редкое сочетание. Жаль только, что освещение не позволяет как следует подчеркнуть скулы.
– Чем же это я интересен? Хорош собой? Или ты желаешь сравнить меня с теми чудовищами? – Он кивнул на стену за окном, и его губы искривились в сардонической усмешке. – Учти, если будешь издеваться надо мной, я не задумываясь разобью твою машинку.
Напряжение чуть-чуть отпустило его, мускулы расслабились. Странно, но ни разу прежде Бесс не смотрела на Кальдака вот так отстранение. С самой первой встречи она только злилась на него, боялась его, ощущала беспомощность…
Но вот Кальдак взмахнул рукой, как бы бросая ей вызов, и она заметила, что рука у него большая, правильной формы; как, впрочем, и все его тело. У него узкие бедра, мускулистая грудь, широкие плечи.
Он силен, изящен, сексуален…
Аппарат чуть не выпал у нее из рук.
Сексуален? Откуда пришло к ней это слово?
– В чем дело? – Глаза Кальдака сузились.
– Нет, ни в чем.
Бесс быстро отвернулась и вышла в лабораторию. Ей вдруг захотелось срочно установить между собой и миром еще один барьер…
* * *
«Она чувствует себя в безопасности! – с досадой думал Эстебан. – Настолько обнаглела, что не боится выходить из дома».
А Де Сальмо ничего не предпринимает. Только и знает, что оправдываться.
Эта Грейди старается показать, что смерть сестры никак на ее решимость не повлияла. Но он-то знает, как больно ударил ее! Тогда, в морге, она грохнулась в обморок. А теперь – надо же – расхаживает по улицам, щелкает своим аппаратом. А ведь должна бы забиться в уголок и дрожать, как мокрая мышь.
«Она дразнит меня, – думал Эстебан, постепенно наливаясь яростью. – Этого нельзя дальше терпеть!»
На следующий день, едва войдя в квартиру, Кальдак и Бесс услышали звонок телефона. Бесс успела взять трубку первой.
– Мисс Грейди? Ну, как вам похороны?
Ледяной холод пронзил ее тело.
– Эстебан, – прошептала она. Кальдак молнией метнулся на кухню, где был параллельный телефон.
– Жаль, я не смог присутствовать, – продолжал Эстебан. – Меня там представлял один из подчиненных. Он сказал, что у гроба ты держалась молодцом.
