Она озадаченно нахмурилась:
— Вы художник или мастер?
— Без ложной скромности могу сказать, что в определенной области я достиг высот настоящего искусства. Расскажи про свою первую работу.
— Это были цветы. — Она закрыла глаза, стараясь лучше их вспомнить. — Маленький витраж, очень простой, с желтыми нарциссами. Бабушка любила цветы.
— Тебя обучала твоя бабушка?
— Бабушка и мама.
Снова нахлынула боль. Мама…
— Расскажи мне про нарциссы, — быстро проговорил он. — Они служили солнцу?
Свет, струящийся сквозь ярко-желтые цветы и ложащийся узором на пол, выстланный тростником. Бабушка, гордо улыбающаяся ей…
— О да, — прошептала она. — Они были прекрасны. В тот день все казалось прекрасным. — У нарциссов были листья?
— Конечно. Мне исполнилось только четыре года, но я не забыла про листья. Бледно-зеленые… Цвет получился не такой удачный, как желтый, но не слишком плохой… Бабушке они понравились. Она любила всякие цветы. Я это уже говорила, да?
— Не помню.
— На следующий год к ее дню рождения я сделала витраж с розами. Розовыми розами… Когда сквозь него светило солнце, края лепестков были, казалось, очерчены золотом. Это, конечно, была ошибка в составе, но бабушка притворилась, что так и нужно было сделать. Через год я подарила ей новый витраж, правильный, но, по-моему, первый ей нравился больше.
Розовые розы с золотыми краешками, нарциссы и воспоминания о доброте и любви. Они сливались вместе, как цвета на витраже, который видишь издалека.
— Я в этом уверен.
Она приподняла тяжелые веки и увидела, что он наблюдает за ней. Лицо у него было загадочное, а глаза — такие же зеленые, как листья ее нарциссов.
— Расскажи мне еще о розах, — сказал он. Марианна поняла, что и без того рассказала ему слишком много. Но в глубине души она была благодарна Джордану за то, что он сумел отвлечь ее от мрачных мыслей и вернул ей добрые воспоминания детства. И все же полностью раскрываться перед ним она не хотела.
— Нет. — Она повернулась на бок, спиной к нему, и закрыла глаза. — Розы принадлежат мне.
Ей хотелось снова вернуться к тому времени, когда были только смех и солнечный свет, а мама с бабушкой говорили ей, что золотой ободок вокруг лепестков — это как раз то, что надо…
* * *
— Проснись, Марианна, — расталкивал ее Алекс. — Надо спешить. Мы едем в Англию! Знаешь, туда, где родился папа!
Она открыла глаза и увидела его разгоряченное личико, наклонившееся над ней.
— На корабле, на большом корабле! И Джордан говорит, что я увижу чаек и дельфинов, и…
— Ш-ш! — Она с трудом села, протерла сонные глаза и откинула со лба спутавшиеся волосы. — Дай мне сначала проснуться, а уже потом…
Она замолчала: за спиной Алекса на фоне жемчужно-розового рассветного неба стоял Джордан.
— Алекс прав. — Он положил руку на плечо мальчугану. — Нам пора ехать. — Кивком головы он указал на рощицу чуть поодаль. — Освежись, а потом поешь хлеба с сыром. Мы будем ехать до самого вечера.
Повернувшись, он неспешно отошел к костру, где Грегор натягивал сапоги.
Он ведет себя так, словно решение уже принято.
Он даже сказал Алексу, что они едут в Англию. Она встала и пошла вниз по склону, туда, где виднелся небольшой пруд.
Алекс вприпрыжку бежал за ней.
— Нам надо добраться до морского порта Домаджо, где нас ждет корабль. Джордан говорит, ехать придется целый день.
Щеки Алекса разрумянились. Таким оживленным она уже давно его не видела. Он полон предвкушения новой жизни — от этого ей только труднее принять решение. Как ей следует поступить? Монтавия — ее единственный дом. С мыслью о том, что она отсюда уедет, трудно смириться.
Можно остаться. В конце концов, у нее есть умение и ремесло. Может, она найдет работу в столице.
Работы она не найдет. Ни одна гильдия не примет женщину: мама и бабушка уже пробовали вести эту битву. А если она не сможет зарабатывать своим мастерством, то как же они с Алексом будут жить? Монтавия разорена войной. В городках, через которые они проходили по дороге из Самды, люди, лишенные крова, бедствовали и голодали. И только одни воры и шлюхи процветали в этих руинах.
С дрожью отвращения Марианна вспомнила накрашенных женщин, которые им встречались в городах по дороге из Самды. Такой жизни она не вынесет.
Нет, конечно, она может ее вынести. Ради Алекса. Но только как крайний выход, после того как перепробует все остальные средства.
И еще одна забота постоянно тревожила Марианну. Джедалар. Всю сознательную жизнь ей внушали, что, когда наступит время действовать, ее долг использовать Джедалар так, как нужно. Мама и бабушка позаботились о том, чтобы Марианна запомнила тайну и план действий, которому надо следовать, но они не могли предположить, что Окно в Поднебесье будет разбито. У Марианны пока не хватит мастерства возродить Джедалар к жизни. И значит, никто не сможет винить ее за то, что она выбрала временное убежище для себя — и для Алекса. Англия.
Джордану Дрейкену нужен только Джедалар, а не она сама, не ее тело. Если она поедет с ним в Англию, успокаивала себя Марианна, ей не придется стать шлюхой, и Алекс будет в безопасности от герцога Неброва.
Она взглянула наверх, туда, где Джордан все еще разговаривал с Грегором. Он так уверен в себе, так убежден в том, что сможет подчинить ее своей воле! В ней снова вдруг вспыхнул гнев. Она этого не допустит. Она возьмет у него все, что нужно им с Алексом, а потом уедет из этой Англии туда, куда захочет.
Резко повернувшись, она начала умываться холодной чистой водой.
— Скорее, Марианна, — торопил ее Алекс. — Грегор сказал, что я сегодня могу ехать с ним. Ты видела его лошадь? Он купил ее в Кассане и говорит, что там все лошади такие огромные. Как ты думаешь, это правда?
— Нет, я думаю, Грегор шутил. — Она вытерла лицо и пригладила волосы. — Будь осмотрителен и не верь всему, что говорят тебе эти люди.
— Хороший совет. — Подняв голову, она увидела что в нескольких шагах от них стоит Джордан. Он невозмутимо добавил: — Грегор склонен приукрашивать. По его мнению, это делает жизнь интереснее.
— Но вы всегда говорите правду, — иронично откликнулась она.
— Когда только возможно, Я не согласен с Грегором. Я считаю, что ложь только осложняет жизнь. Я предпочитаю простоту.
Он повернулся к Алексу:
— Грегор тебя дожидается.
Алекс со всех ног бросился вверх по склону.
— Ты поедешь со мной, — сказал Джордан Марианне. — У нас нет лишних лошадей.
