Это она, видимо, об Алексе.
— В… в конюшне.
— Мы не смогли оторвать его от лошадей. Уильям за ним присмотрит и приведет домой попозже, — объяснил Грегор.
— Да, Уильям Стоунхэм — хороший человек. — Она снова присела перед Марианной. — Его сиятельство распорядились провести вас прямо в вашу комнату. Вы пройдете со мной?
Не дожидаясь ответа, домоправительница быстро пошла по огромному мрачному холлу к широкой каменной лестнице, которая, казалось, поднималась к самому небу.
Шаги гулко отдавались в холле с высокими стрельчатыми сводами. Марианна старалась не смотреть по сторонам, следуя за домоправительницей вверх по лестнице. За те два часа, которые она здесь провела, ей пришлось усвоить слишком многое. Камбарон скорее напоминал королевство, чем поместье: великолепные конюшни и каретные сараи, а теперь еще эта темная пещера холла. Здесь одному человеку служит столько народа, сколько не набралось бы во всей Самде.
Миссис Дженсон сказала:
— Я хочу дать вам в камеристки Мэри. Она молодая, но очень старательная.
Камеристка? Она бросила на Грегора отчаянный взгляд, и тот улыбкой успокоил ее:
— Может, пусть пока мисс Сэндерс сама справляется? Она стесняется незнакомых людей.
— Но как можно… — Тут миссис Дженсон встретилась взглядом с Марианной и мягко улыбнулась: — Конечно. Ей нужно время, чтобы избавиться от воспоминаний о страшном испытании. — Она снова начала подниматься по лестнице. — А пока стоит только позвонить — и кто-нибудь придет вам помочь.
Она скорее прыгнет вниз с этой лестницы, чем позвонит, с жаром пообещала себе Марианна. Ей только хотелось поскорее очутиться в своей комнате и скрыться ото всех, пока она хоть немного не освоится с громадностью этого чудовищного здания.
Теперь они уже шли по длинному полутемному коридору, сплошь увешанному всевозможными портретами.
— Все это — предки его сиятельства, — объяснила миссис Дженсон, заметив интерес Марианны. Она указала на изображение бородатого мужчины в сапогах до самых бедер и камзоле с широкими полами. — Это — Рэндольф Персиваль Дрейкен, пятый герцог Камбаронский. Он был одним из фаворитов королевы Елизаветы. Она ведь здесь несколько раз гостила, как вы, наверное, знаете.
— Нет, я не знала.
Но Марианну это не удивило. Надо думать, королева Елизавета и весь ее двор легко поместились в этом огромном замке.
— А вот его супруга. — Домоправительница указала на маленькую изящную женщину в пышном золотом платье с широким гофрированным воротником. — Герцогиня считалась одной из красивейших женщин своего времени.
Женщина, на которую она указала, действительно имела приятную внешность: пухлые губки, большие голубые глаза, туго завитые золотые волосы…
— Она очень… А это кто?
Домоправительница обернулась в ту сторону, куда указывала Марианна. Привлекший внимание девушки портрет висел немного дальше по коридору.
— О, это мать его сиятельства. Портрет написан через год после ее приезда в Камбарон.
Марианна подошла поближе к картине, ища сходства с Джорданом. Даже в этом сумрачном коридоре женщина, изображенная во весь рост, светилась жизнью. Ее сверкающие черные волосы, более темные и кудрявые, чем у ее сына, были сколоты двумя изумрудными заколками. Глаза были такие же зеленые, и уголки их чуть приподнимались. Восточная кровь, припомнила Марианна — Джордан говорил, что в жилах его матери текла восточная кровь. На женщине было пышное платье из зеленого бархата, подчеркивающее стройность ее высокого сильного тела, но почему-то этот наряд казался неподходящим. На ней должно быть надето что-то другое…
— Она была иностранная леди, очень иностранная, — сдержанно сказала миссис Джексон, а потом бросила извиняющийся взгляд на Грегора. — Прошу прощения, сэр, я знаю, что она одна из ваших, но она была совсем на вас непохожа. Такая гордая и делала всегда что хотела. Она больше походила на его сиятельство, молодого мистера Джордана.
— Ей и самой было всего семнадцать, когда писался этот портрет. — Грегор смотрел на картину с легкой улыбкой. — И вы правы: она была такая же необузданная, как Джордан, и так же привлекала к себе окружающих.
— Некоторые так считали.
Было очевидно, что домоправительница не разделяла такого мнения.
— Она была из Кассана? — спросила Марианна. Почему-то это поразило ее.
Миссис Дженсон кивнула:
— Никто из нас никогда даже не слышал об этом месте. Она училась в школе в Париже, и отец его сиятельства привез ее с собой в Англию из поездки за границу. Тогда все говорили о том, что герцог женился на женщине, которая ему не ровня.
— В Кассане тоже все так считали, — отозвался Грегор. — Она была кассанской аристократкой и поэтому выше любого англичанина. Уверяю вас, если бы она не убежала с Дрейкеном, ей никогда не позволили бы выйти за него замуж.
Миссис Дженсон была шокирована:
— Что вы такое говорите, сэр! Не позволили бы выйти замуж за его сиятельство герцога? Не могу поверить!
— Вы были здесь, когда она приехала? — спросила Марианна. — Вы ее помните?
— О да, она не из тех женщин, которые забываются. — Как ни старалась миссис Дженсон скрыть свои чувства, в тоне ее Марианна услышала неодобрение. — Те три года, что она жила здесь до своей смерти, были очень беспокойными.
— Миссис Дженсон хочет сказать, что Ана была своевольна и готова все перевернуть, чтобы настоять на своем, — с ухмылкой объяснил Грегор. — Она, наверное, весь замок поставила с ног на голову.
— Мы не знали ни минуты покоя, — пробормотала миссис Дженсон, идя по коридору. — Но отец его сиятельства были в отчаянии, когда молодая леди умерла. — Она распахнула дверь в самом конце коридора. — Вот Синяя комната. Мальчуган будет жить совсем рядом. Надеюсь, это вам подойдет?
Огромная комната была такая же темная и мрачная, как и весь замок. Вся мебель, начиная с громадной кровати под пологом из темно-синего бархата и кончая гардеробом у дальней стены, была из отполированного до блеска резного черного дерева. Большой секретер с массивными изогнутыми ножками стоял у высокого и узкого окна, впускавшего в комнату слабый луч света. Марианну охватил приступ острой тоски по дому: она вспомнила свою маленькую приветливую комнату, полную света, лившегося сквозь витраж с изображением радуги. Это окно сделала бабушка на ее десятый день рождения; она сказала, что каждому надо иметь радугу, чтобы не забывать о том, что жизненные бури проходят. По утрам, просыпаясь на своей узенькой кровати, Марианна открывала глаза навстречу ярким краскам, свету и красоте.
Подойдет? У нее так стиснуло грудь, что дышать стало трудно. Она просто задохнется в этой комнате!
— Марианна? — мягко подсказал ей Грегор. Она с трудом проглотила вставший в горле ком.
