— Конечно. Разве я не ясно выразился?
— Нет.
От отчаяния он тихо простонал:
— Клянусь Господом, неужели ты ничего не понимаешь? Ведь я обращаюсь с тобой уважительно, не беспокою понапрасну и не надоедаю расспросами о твоем прошлом, не ломаю твое упрямое молчание? Разве так ведет себя с женщиной мужчина, не испытывая к ней глубокую привязанность?
Смешанное чувство радости и печали охватило ее, когда она беспомощно посмотрела ему в глаза.
— Непохоже.
— Я никогда не… Я сам этого не ожидал. Я люблю тебя, Бринн из Фалкаара. В тебе я чувствую силу, живой нрав и честность. Мне не приходилось встречать раньше такой женщины. — Его голос зазвучал тише, с бархатной убедительностью: — И, полагаю, я тебе тоже не противен.
Он сама буря и солнце, небо и земля. Вечно меняется, никогда не напоминает себя прежнего.
— Нет, ты не… противен.
— Тогда приди ко мне, будем жить вместе, и позволь мне заботиться о тебе. Обещаю жениться на тебе, как только твой негодный муж покинет этот мир. — Он заметил, как она напряглась, и усмехнулся. — Брось, я не собираюсь убивать его. Я достаточно хорошо узнал тебя, чтобы понять, что это самый быстрый способ потерять тебя навсегда. — Он замолчал, а потом добавил: — Впрочем, я далеко не всегда поступаю так, как думаю. И с твоей стороны было бы благоразумно принять мое предложение.
— Не могу, — прошептала она.
— Почему? — резко спросил он.
Страдание исказило его лицо. Она не могла не ощутить каждой жилкой его страдания, засевшего у него глубоко внутри. Его боль мучительно отозвалась и в ней. Неужели его переживания будут так же сильно действовать на нее? Его боль, не переставая, мучила ее. Ей захотелось рвануться к нему, прижаться к его груди, облегчить его страдания, снять кривую, горькую усмешку с его губ и увидеть его улыбающимся.
— Не надо так смотреть на меня. Поговори со мной. Скажи, почему?
Она не должна прикасаться к нему. Она страшилась почувствовать: так ли глубока его боль, как ей видится?
— Гвинтал. Я должна получить Гвинтал, а тебе нет там места.
Он насмешливо улыбнулся.
— Ты считаешь меня недостойным твоего драгоценного острова?
Покой и буря. Вечная красота и вечное непостоянство.
— Дело не в этом. — Она попыталась облечь свои мысли в слова. — Ты — человек другого склада. Ты не смог бы остаться в Гвинтале и не пытаться изменить его по своим меркам. А я не вынесу этого.
Выражение его лица не изменилось.
— Значит, сражаться придется не с мужем, а с Гвинталом. Отлично.
— Почему ты не хочешь понять, что мы не можем быть вместе?
— Без сомнения, все будет так, как я хочу. — Он встал и поднял ее на ноги. Схватив Бринн за кисть руки, он повел ее к лошадям. — И очень скоро. Ты говоришь, я очень нетерпеливый человек. — Он посадил ее на лошадь и поднял глаза. — Ты хочешь меня. Возьми меня. Мне не нужна рабыня. Приди ко мне по доброй воле, Бринн.
Она покачала головой.
Мягкое выражение слетело с его лица, и он с отчаянием усмехнулся.
— Напрасно. Будем надеяться, что ты изменишь свое решение.
Вечером того же дня, еще до наступления темноты, Лефонт доставил в покои Эдвины резной сундук из тикового дерева.
Улыбнувшись Бринн, он поставил его к стене.
— Подарок от милорда. Его только что доставили из Гастингса. Он просил передать вам, что будет рад, если платье вам подойдет. — Он поморщился. — Пришлось моим людям рыскать по всей округе в поисках портнихи. Милорд будет доволен, если вы наденете его к ужину. Он приглашает вас в большой зал сегодня вечером.
Бринн нахмурилась. Придется ей снова терпеть насмешки за главным столом. Неужели Гейдж таким способом хотел показать ей, во что превратится ее жизнь без его защиты?
— Милорд сказал, — продолжал Лефонт, видя ее нерешительность, — чтобы я подождал, пока вы откроете сундук. Он хочет убедиться, что оно вам понравилось.
— Открой сундук, Бринн! — взмолилась Эдвина. — Я хочу посмотреть на подарок тебе.
Эдвина радовалась за подругу, как ребенок. Бринн не хотелось огорчать ее. Она не спеша подняла крышку.
Небесная вспышка блестящего лазоревого шелка озарила ее. Прохладная и мягкая ткань трепетала от дуновения воздуха, словно крылья бабочки.
— Дай взглянуть, — попросила нетерпеливо Эдвина.
Бринн достала платье и встряхнула его. Голубое сияние озарило все вокруг.
— Какое красивое! — восторженно всплеснула руками Эдвина, широко распахнув глаза от восхищения. — Я никогда в жизни не видела ничего более прекрасного.
— Это византийский шелк, — пояснил Малик. — Гейдж дал за него четверых скакунов.
— Что ты там копаешься? — теребила Эдвина Бринн. — Ступай и померь его.
Она не хотела надевать его. Это платье совсем не похоже на то, которое она взяла на вечер у Эдвины. Оно было из мира лорда Гейджа. Бринн мучила мысль, что если она наденет его, то станет частью того же самого мира.
— Тебе оно подошло бы гораздо больше, Эдвина.
— Лорд Гейдж хотел, чтобы вы его надели, мадемуазель. — В мягком голосе Лефонта слышались твердые нотки. — А мне приказано сопроводить вас до главного зала. — Он вежливо поклонился. — Могу я передать ему, что вы довольны его подарком?
— Разумеется, довольна, — ответила за нее Эдвина. — Это платье и королеве не стыдно надеть.
— Мадемуазель? — обратился к ней Лефонт.
Она задумчиво пожала плечами.
— Платье очень красивое.
Поклонившись, Лефонт торопливо вышел.
— Что-нибудь не так, Бринн? — нахмурилась Эдвина. — Оно тебе не нравится?
Не стоило расстраивать Эдвину рассказами о том, что кроется за сделанным ей подарком. Она не поймет, что за ним может скрываться нечто иное, кроме самых добрых намерений щедрого сердца. Вряд ли Эдвина получила со дня свадьбы хоть что-нибудь от Ричарда.
— Ты сама сказала, что оно скорее подходит для королевы.
— В нем ты и будешь ею, — нежно заметил Малик.
Бринн бросила на него быстрый взгляд. На прошлой неделе Гейдж не один час провел со своим другом. Мог ли он рассказать ему о своих намерениях относительно нее? Если нет, то она не удивилась бы, если бы Малик догадался сам.
— Я не королева. — И она направилась переодеваться. — Я все равно останусь бурой птицей-крапивницей в павлиньих перьях.
— Отменно, — только и сумел вымолвить Лефонт, потрясенный красотой Бринн в этом платье. Он взял ее под руку и направился с ней через слабо освещенный холл. — Милорд останется доволен.
