— Зачем я вообще ввязался в эту историю?
— Ты тоже не слишком-то застенчив и скромен. Так идем мы в эту Англию?
— Вильгельм поставил условие: если я соглашусь, то должен буду оставить тебя в Бельриве. Он боится, что твоя сарацинская душа навлечет гнев небес и погубит все дело.
— Ты разъяснил ему, что в бою мне нет равных и я могу завоевать этих саксов без его армии? — Малик гордо выпятил грудь. — Мой карающий меч заставит их удирать, как овец. У них от страха отнимутся ноги, когда я натяну тетиву лука и пущу стрелу. Их затрясет от ужаса и боли под копытами моего мощного коня…
— Я сказал ему, — перебил друга Гейдж, — что у них задрожат колени и застучат зубы от твоих хвастливых речей.
Малик печально покачал головой.
— Стрелы твоих ядовитых слов ранили меня в сердце. После стольких лет дружбы ты так и не оценил моих подлинных достоинств.
— Ты изо дня в день ежеминутно расхваливаешь себя. Как же я могу сомневаться в твоем мужестве?
— Я совершенствуюсь и хочу, чтобы ты знал об этом. — Малик отвел взгляд и тихо сказал: — Если для тебя будет лучше, то я останусь в Бельриве.
— Ты позволишь Вильгельму указывать, с кем мне быть, кого брать в друзья и сражения?
— Он правитель Нормандии.
— Он нуждается во мне, а не я в нем. Если решу идти, ты пойдешь со мной. — Поморщившись, Гейдж досказал: — Я уж не говорю о том, какой разгул ты устроишь здесь, оставь я тебя в замке.
— А ты затоскуешь без меня, и ничто тебе не поможет.
Помрачнев, Малик снова взглянул на небо.
— Возможно, мне придется остаться здесь, — пробормотал он. — У меня тяжелое предчувствие: там, за морем, меня ждет беда.
— Так начертано на небе, — едко заметил Гейдж. — Господь милостивый, ты тоже лишился разума при виде этой дьявольской кометы.
— То, что не дано понять уму, чувствует сердце.
— Или придумывает. Может, тебе следует трижды прокрутиться на пятке вокруг себя, чтобы отогнать дьявола и спасти душу?
— Какой ты циничный, — передернул плечами Малик, — ни во что не веришь.
— На этой земле — нет. Впрочем, я верю в нас — в себя и тебя, в то, что можно видеть, услышать и потрогать. — Он взглянул на комету. — А ты, сдается мне, вроде Вильгельма, замечаешь только то, что тебе надо. Не хочешь сопровождать меня в походе, так и скажи. Не обижусь.
— Я пойду, — прервал недолгое молчание Малик. — Пусть будет что будет. — Говорил он спокойно, но обреченно. Внезапная улыбка озарила его лицо. — Обещай мне, что не дашь погибнуть от рук этих варваров. Столь печальный конец не годится для такой блестяще начатой карьеры.
— Обещаю. — Гейдж признательно взглянул на друга.
— Хорошо. — Малик поспешил к двери, ведущей из зала. — Раз уж мы решили броситься в эту кровавую бойню, то следует не теряя времени предаться прелестям жизни. Вот уже три часа меня в спальне ждет прелестная дама.
— Наверняка она уже ушла. Дамы не любят ждать.
— Эта останется… Из любопытства. Она хочет проверить, правда ли, как говорят, что сарацин прекрасен телом так же, как и душой. — На мгновение остановившись у порога, он сообщил: — Ее имя леди Женевьева. Ты не против? Она ведь была твоей дамой.
Гейдж пожал плечами и равнодушно заметил:
— Не стоит и спрашивать. Мы и прежде делили женщин. Ты прав, она из любопытства никуда не уйдет. Дама обворожительна и…
Ему с Маликом приходилось много раз обладать знатными дамами, здесь и в Византии, которые скуки ради искали тайных развлечений. Женевьева оказалась забавнее других, но Гейдж не обольщался на ее счет: как и она к нему, так и он не чувствовал к ней привязанности.
— …очень изобретательна. Ты получишь удовольствие.
— Если тебе нужна женщина, то она намекнула, что не прочь, если мы оба окажемся с ней в постели.
— В другой раз.
Малик в нерешительности потоптался, вглядываясь в лицо Гейджа.
— Тебя мучают сомнения? Хочешь поговорить? Я останусь.
— И заставишь ее опять ждать?
— Ей придется ждать меня вечно, если я нужен тебе. Награда за дружбу дороже телесных утех.
— Но получаешь ее не сразу. — Он нежно улыбнулся Малику. — Иди. Увидимся утром.
Малик кивнул и вышел из зала.
Гейдж обратил взгляд к комете, и сердце бешено заколотилось от нахлынувших вожделенных мечтаний.
Англия. В памяти ожили рассказы о ней короля Хардраады в полумраке его замка, о лакомстве со сладким названием «Англия». Его отцу всегда хотелось заполучить эти земли. Гейджу, его незаконнорожденному сыну, бастарду, еще предстоит поквитаться с Норвегией и Хардраадой, когда он вступит в союз с Вильгельмом. И он пойдет до конца, он заставит отца признать его.
Впрочем, вряд ли это удастся. И все-таки долгое время в нем теплилась надежда, но со временем и она истаяла. Что ж, придется понять простую истину и смириться. Во время последнего похода Хардраада с грубой прямотой отрекся от сына.
Раз у него нет отца, то ни о какой преданности не может быть и речи.
Англия открывала для него безграничные возможности. В честолюбивых мечтах Гейдж заносился высоко, и презираемая им знать ловила каждый его жест, наперебой пытаясь услужить. Он мечтал о власти, славе и трепете подданных, о чем Гейдж не мог даже подумать в Нормандии и в Норвегии.
Яростное свечение кометы звало к сражению, вселяло уверенность в победу.
Хотя Гейдж и не верил в приметы, но ему, как будущему барону, а может, и наследнику Хардраады, не обойтись без надежной защиты. Почему бы не призвать в союзники этого сверкающего посланца небес, наводящего ужас на всех и вся, вселяя предчувствие грядущей беды? Безрассудная смелость новоявленного купца-рыцаря, выступающего под знаменем кометы, заставит трепетать Вильгельма, короля Гарольда Английского, Хардрааду и даже самого Папу Римского.
2
14 октября 1066
Гастингс, Англия
Багровый закат охватил запад небосклона, окрасив его в алый цвет, но он не смог по краскам соперничать с кровью Малика, что зловеще залила его длинные одежды.
— Я сделал все, что в моих силах. — Отец Бернар покачал головой. — Бесполезно. Я остановил кровь, но рана слишком глубокая. Он умрет. Мне надо идти к другим покалеченным.
— Ни с места! — остановил его Гейдж. — Он ведь еще жив, помоги ему.
Отец Бернар обвел взглядом поле битвы и перекрестился. Убитые, раненые, искалеченные и горы трупов. С трудом верилось в благословение Папы на столь кровавую резню. Войско саксов было полностью разбито, но и армия Вильгельма понесла ощутимые потери. Раненые верили, что священники могут сотворить чудо, надеялись, что они вопреки всему вытащат из лап смерти тех, кого уже невозможно спасти.
