— День в твоем распоряжении, Хокса, — пробормотал Молин, уставившись на шарф. — Я хочу побыть один.
Сидя в расписанной арканными знаками комнате, жрец предался размышлениям. На его столе не было нисийской Сферы Рэндала, тройной портрет Дало не был пришпилен к стене позади него, позабытый Ишад ворон, плохо скрывая свою радость, облетел все деревья в округе, а теперь вдобавок еще появился этот подарок Буреносца Темпусу. В отличие от других предметов культа, полоска материи с самой обычной, детской вышивкой выглядела весьма невинно. Молин рассудил, что вряд ли от одного ее вида Темпус решит рискнуть лечь спать и посетить царство Ашкелона.
Дождь наконец-то прекратился. Пройдет немало дней, прежде чем высохнут улицы, если они вообще успеют подсохнуть до приближения нового ливня. Положив сверток в карман, Молин набросил на плечи плащ. Лучшего времени посетить Темпуса ему не найти, вдобавок оказалось, что идти никуда и не нужно. Глянув в окно, Молин заметил, что Темпус вместе с чрезвычайно мрачным Критом сами собрались нанести ему визит.
Лязгнула тяжелая стальная дверь.
— Вот она, — рявкнул бессмертный маршал, указывая рукой за спину жреца.
Намеренно избегая взгляда жреца, Крит подошел ближе к картине. Сначала он коснулся ее рукой, затем достал нож, чтобы немного поскрести изображение, но из всех его стараний так ничего и не вышло.
— Критиас, ее там нет, — предупредил Молин.
— Достань ее, — приказал Крит.
— Ты не можешь приказывать мне здесь.
— Дай ему взглянуть на картину, — устало попросил Темпус. — Я позабочусь, чтобы ей не причинили вреда.
Молин попытался сосредоточиться. Жрец испытал удовольствие, когда, точно ребенок, спрятал само полотно, но оставил его подобие видимым на стене. Для начинающего извлечь что-либо из магических тенет
и так было достаточно сложно, а сейчас, когда рядом нетерпеливо переминались с ноги на ногу Крит и Темпус, практически невозможно. Он едва успел наметить контур, как вдруг дверь снова распахнулась, и все усилия пошли насмарку.
— Ты не можешь сжечь ее, — заметил, тяжело дыша, Рэндал. — Никто не знает, что произойдет, если ты это сделаешь.
— Когда мы сжигаем ведьму, то мы ее сжигаем, и мудрствовать тут нечего, — коснулся ножом отпечатка лица Роксаны Крит. — Найди ее, — попросил наемник.
— Мы не знаем, что произойдет с Нико… или Темпусом, — не сдавался Рэндал.
Критиас замолчал, а Молин, не то в отчаянии, не то оттого, что ему снова повезло, сомкнул свое сознание над полотном и легонько потянул его. Изображение на стене покрылось дымкой, внезапно исчезло, а под ноги Темпусу с неприятным серным запахом упало свернутое полотно. Он наклонился и зажал его в руке.
— Нет, — просто сказал великан.
— Мы не можем уничтожить Сферу, — заговорил Критиас, заметив, как Рэндал вздрогнул от этих слов. — Мы не можем уничтожить детей. — Наемник перевел взгляд на Молина, у которого побелели костяшки пальцев. — А теперь ты говоришь, что мы не можем сжечь картину. Маршал, а что мы вообще можем?
Молин решил воспользоваться случаем и быстро выложил шарф на стол, ожидая реакции. Рэндал просто уставился на него, Крит занервничал, а Темпус подскочил как ужаленный.
— Матерь всечеловеческая, — выдохнул он, откладывая холст и беря в руки шарф. — Где ты его взял? — спросил он, проводя рукой по складкам материи.
— Буреносец, — заметил Молин так тихо, чтобы только Темпус мог услышать его голос или догадаться по шевелению губ.
— Но зачем?
— Чтобы убедить тебя, что тебе придется заснуть и поговорить с Ашкелоном. Тот сказал, что будет разговаривать только с тобой. Но главное состоит в том, что Буреносец думает, будто у Ашкелона есть возможность достать Роксану.
— Думает? Бог — и думает? Он не знает? — Темпус на миг закрыл глаза. — Он сказал тебе, что это такое? Молин пожал плечами.
— Он посчитал, что этого хватит, чтобы убедить тебя отправиться туда, куда, как я уже сообщил ему, у тебя нет ни малейшего желания идти.
— К черту, — рявкнул Темпус, бросил шарф на стол и снова поднял холст. — Вот, — он перебросил картину Криту, который положил ее на пол, — делай с ней все, что хочешь.
Кэролайн Дж. Черри
СМЕРТЬ НА ЛУГУ
Половицы скрипели от малейшего прикосновения, и Стилчо со всей возможной осторожностью крался к двери старого склада. Он не помышлял о бегстве, нет, просто ему было очень холодно, и он хотел немного погреться на солнышке, лучи которого пробивались сквозь дыры в стене. Он давно уже собирался пройти по этим рассохшимся доскам и выглянуть наружу…
…Он не думал о том, куда пойдет дальше, главное — переступить через порог, о большем он не мог и помыслить, ибо спящий на складе Хаут мог проникнуть в его мысли…
…И он, обращаясь к богам, большим и малым, демонам Ада и земли, помышлял лишь о том, чтобы ступить к свету, где солнце согреет теплом каменные ступеньки и кирпичи и даст тепло его мертвой плоти, пронизанной холодом дождя и отчаяния. И не избежать было запаха разложения и грязи, вот почему он размышлял так много о том, чтобы лечь мертвым в землю или броситься на дно холодной реки…
Я не бегу, я только хочу к солнцу… Так думал он на тот случай, если Хаут вдруг проснется и обнаружит его у двери.
Волосы на затылке Стилчо стали дыбом, кожу неприятно стянуло. Он замер, повернулся и увидел, что из тени на него смотрит растрепанный спросонья Хаут с кровавой царапиной на лице и белыми кругами вокруг глаз. Отвернувшись от двери, Стилчо пожал плечами и махнул рукой в сторону выхода:
— Только собирался выйти, чтобы…
— Играешь со мной? Со мной, нежить?!
Нет, быстро подумал он, повторяя «нет» снова и снова, не давая хода другим мыслям. Стилчо почувствовал, как поднялся каждый волосок на его теле, как замедлились биение сердца и бег времени, как мир вдруг стал нечетким. На какой-то миг он узнал ход мыслей Хаута, его подозрения, что одна неудача уменьшила страх Стилчо перед ним, что некоему куску ходячего мяса следует преподать урок и что с вещью, с которой спала Ишад, нужно разобраться, расчленить и послать в Ад, чтобы научить ее уважению…
…Стилчо понял вдруг, что Хаут точно так же читает его мысли, его сомнения, его неприязнь и ненависть — все, что делало его уязвимым.
— На колени, — приказал Хаут, и Стилчо почувствовал, как каждая его косточка, каждый нерв повинуются этому голосу.
Он смотрел на Хаута живым глазом, а перед мертвым открылось видение Ада, его порог, который пыталась перейти некая тварь и не могла. Но если его сейчас пошлют туда, к порогу, навстречу твари…
— Скажи, что просишь у меня прощения, — произнес Хаут.
— Я п-прошу прощения. — Стилчо не колебался. Колебаться мог бы только дурак, а дураку не на что рассчитывать. Ишад отправит его в Ад, навстречу этой твари, если он вернется к ней сейчас, после того, что натворил Хаут, а Хаут будет медленно, по кусочку рвать его душу, прежде чем подвергнуть его такому же испытанию. Упав на голые доски, Стилчо шептал слова, которые Хаут хотел от него услышать.
