– Я только пытаюсь оградить вас от опасности, – тихо прошептал Вериг на ухо.
Ларвия пошевелилась, и он прижал ее к себе крепче, на мгновение забыв о случившемся, испытывая блаженство от того, что держит ее в объятиях: мягкое тело, запах одежды, тихое дыхание опьянили его. Положив руки ей на плечи, он склонился, заглядывая ей в лицо. В это время снова появилась хозяйка.
– Убирайтесь отсюда, вы, двое! – громко крикнула она. – Не желаю видеть здесь всяких бродяг!
Они отпрянули друг от друга, Вериг боялся взглянуть в глаза Ларвии.
– Госпожа, эта женщина совсем не бродяга. Неужели вам так показалось?
Женщина презрительно фыркнула.
– Тогда что ей делать здесь? Богатые люди здесь не ходят. Убирайтесь!
Вериг сделал шаг в направлении женщины, но Ларвия схватила его за руку.
– Не спорь с ней, Вериг. Какое это имеет значение? Давай просто уйдем.
Он повиновался, угрожающе оглянувшись на женщину, затем взял руку Ларвии и крепко держал ее, пока не вышли на главную улицу, где бурлили толпы народу, там отпустил и пошел следом за ней к паланкину. Носильщики отправились домой, Вериг шел рядом с ними, стараясь не думать об инциденте в переулке.
Ничего не произошло.
И не могло произойти.
* * *
Добравшись домой, Ларвия сразу же наложила па вспухшую губу мазь и вытянулась на постели, приказав Нестору не тревожить ее, если только не случится нечто неординарное, снова прокручивая в уме события прошедшего утра и удивляясь, почему вела себя, как законченная идиотка?
Казалось, невозможно не ссориться с Веригом. Все, что бы им ни говорилось или ни делалось, ею воспринимается как оскорбление, даже с самые безобидные его предложения. Ведь ни для кого не секрет, что Эндемион – льстец, но когда Вериг критически отозвался о художнике, то бросилась его защищать, словно тот был ее лучшим другом. А то, что она, одетая, как знатная дама с Палатинского холма, убежала от пего на задворки, можно назвать полнейшим безумием. И сейчас, вспоминая об этом, ей хотелось плакать от собственной глупости. Получается, что, вместо того чтобы обеспечивать ее безопасность, телохранитель провоцирует ее на поступки, гарантирующие неприятности.
Ларвия осторожно дотронулась до вспухшей губы, затем закрыла рукой глаза, осознавая, что виновата сама, а не он, исполнявший свой долг по отношению к ней, капризному ребенку. Если так будет продолжаться и дальше, это закончится плохо для обоих.
Ларвия беспокойно вздохнула – продать его, а если дед будет настаивать, найти другого телохранителя. Но даже мысль об этом казалась невыносимой.
Будет непременно скучать без него.
И сожалеть, что узнала его.
– Госпожа, нужно сказать вам одно только слово, – тихо позвал Нестор, осторожно постучавшись в дверь.
Ларвия застонала.
– Неужели так срочно? – отозвалась она раздраженно.
Нестор откашлялся.
– Пришел Аттий Марсалий.
Она подскочила на постели – совсем забыла об управляющем рудниками умершего мужа, встречу с которым назначила на сегодня! Быстро соскочив с постели, начала поспешно переодеваться, разбрасывая предметы туалета по полу.
– Проведи его в гостиную и предложи выпить, – крикнула она через дверь. – Принеси самнитское вино и скажи, что скоро буду.
– Слушаюсь, госпожа.
Ларвия услышала удаляющиеся шаги Нестора. Переодевшись, бросилась к туалетному столику. Посмотрев на себя в зеркало, ахнула.
Синяк хорошо просматривался. Управляющий может решить, что ее ударили по лицу, хотя так и было на самом деле. Взяв баночку с дорогим египетским гримом, предназначенным скрывать пятна и прочие недостатки лица, Ларвия втерла небольшое количество крема там, где был синяк, тщательно замазала больное место, а затем внимательно посмотрела на себя в зеркало, осталась довольна – опухоль, конечно, не исчезла, но синяк стал почти незаметен. Улыбнулась своему отражению, заметила, что улыбка получается несколько натянутой. Ну что ж, придется мириться с тем, что есть – совсем необязательно завлекать Марсалия, но ей совсем не хотелось, чтобы он сообщил доверенным ее мужа, что хозяйка впутывается в уличные драки, ее могут посчитать плохой руководительницей владений мужа и заменить – тогда придется полностью зависеть от воли деда.
Ларвия поднялась, изобразив на лице спокойное и уверенное выражение, хотя этого не чувствовала, покинула спальню, направляясь на встречу с визитером.
* * *
– Закончишь эту работу, отвезешь мусор в переулок, где его забирают мусорщики, которые приезжают за ним ночью.
Вериг кивнул.
– Затем принеси дров на кухню – они сложены у колодца, позади дома.
Вериг кивнул снова, размышляя, какие еще приказания придумает старик. Нестор взглянул на него и, ничего не добавив, ушел в дом.
Закончив чистить песком корзины для рыбы, Вериг направился к ведрам с мусором, перенес их на повозку, стоявшую па мостовой около кухни, – работа его не раздражала, наоборот, помогала приглушить тоску, которая охватывала его каждый раз, когда он думал о Ларвии.
Как бы развивались события, если бы та старая карга не вышла из дома? Он чуть не поцеловал ее. Позволила бы Ларвия сделать это? Или бы в гневе ударила его по лицу? А то и в порыве возмущения при первой же возможности отправила бы его на аукцион на продажу? То, что она позволила ему обнять себя в момент слабости, еще не означало, что допустит какие-то вольности в дальнейшем. Возможно, негостеприимная хозяйка дома спасла его жизнь.
Вериг снова серьезно задумался о побеге. Многолетний опыт ему подсказывал, как можно спрятаться в многолюдном Риме. Поиски беглых рабов, в лучшем случае, проводились небрежно – их было слишком много.
Но его всякий раз останавливали документы об освобождении – тогда уже никогда не получить свободы, если позволить своим чувствам к Ларвии овладеть им. Нужно выполнять свою работу и одновременно стараться держаться от нее подальше. Это, конечно, нелегко, но мысль о пожизненном рабстве еще хуже.
А жизнь без Ларвии совсем невыносима.
Поставив последнее ведро на повозку, Вериг направил лошадь вниз с холма, на улицу, где собирался мусор. Оглянулся на дом – кусочки известняка, попавшие в наружную штукатурку, поблескивали на солнце. Интересно, сколько еще пробудет в доме этот управляющий рудниками?
Вериг уже видел этого человека, и тот ему совсем не понравился. Подобно многим римским эмигрантам, Марсалий изображал из себя настоящего римлянина, пытаясь затмить коренных горожан, и одевался соответствующим образом: ослепительно белая широкая тога из тончайшей шерсти, на шее и пальцах – золотые украшения, через руку перекинут плащ с капюшоном, заимствованный у галлов и ставший в последнее время очень модным среди римлян. Видя одежду своего народа на таких дельцах, как этот, Вериг всегда удивлялся психологии завоевателей, которые, видимо, не придавали значения тому факту, что покоренный народ одевается лучше.
