Сенаторы в замешательстве переглядывались. Марк улыбнулся – все знали, что, но обычаю, известные общественные деятели делали посмертные дары народу. Если сенат откажется проголосовать за обнародование завещания Цезаря, то граждане Рима сочтут себя обманутыми.
Это предложение тоже было принято.
– Пока все идет хорошо, – тихо проговорил Антоний, присоединяясь к ожидавшим его военным. – А теперь нужно получить завещание, пока они вдруг не передумали.
И все вместе покинули здание сената.
* * *
Юлия ходила взад и вперед по комнате, не обращая внимания на Марго, повторявшую ее маршрут с блюдом фруктов, уговаривая что-нибудь съесть.
– Пожалуйста, съешь что-нибудь, – говорила служанка. – Ты уже три дня подряд отказываешься завтракать и худеешь с каждым днем.
Юлия, взяв кусочек яблока, засунула его в рот, – тревога не покидала ее.
Антоний скоро придет в атрий вскрыть завещание Цезаря, и она молила бога, чтобы Марк был с ним. Сегодня утром появлялся Вериг с запиской от Ларвии – сестра обещала нанести ей визит на следующий день, но о Марке ничего не говорилось.
– Почему ты так нервничаешь? – удивилась Марго. – Страсти почти улеглись: Антоний держит правительство в руках, сенат проголосовал за продолжение политики Цезаря, твоего деда не будут преследовать за убийство – тебе можно улыбаться.
– Неизвестно содержание завещания, – объяснила Юлия, стараясь скрыть настоящую причину ее волнений.
– Скоро вы все узнаете – Ливия собирается созвать весталок на вскрытие и оглашение завещания, как свидетелей доказательства, что оно не изменялось.
Юлия кивнула. Данута ей уже сообщила об этом. Именно поэтому она и волновалась.
– Отправляйся в протокольную комнату, – посоветовала Марго. – Гонец сообщил, что Антоний уже в пути.
Покинув свои апартаменты, Юлия направилась в комнату, где должна состояться передача завещания, встретив Юнию Дистанию, с которой они вместе продолжили путь. В протокольной комнате с Ливией Версалией уже находились Антоний, Марк и Тиберий Германик.
Юлия с облегчением вздохнула: не смея спрашивать о Марке, ничего не знала о нем и не была уверена, как складываются его дела.
Их взгляды встретились, и она быстро отвернулась – все его чувства отражались на его лице.
– Можно начинать? – спросила Ливия, и все вошли в протокольную комнату. В присутствии всех, отыскав свиток пергамента на полке, вскрыла восковую печать и вручила его Марку Антонию.
Он, развернув пергамент, быстро пробежал глазами содержание завещания и затем сказал:
– Есть разрешение Сената зачитать завещание перед народом.
Ливня склонила голову.
– Можно его взять с собой? – спросил он.
Она кивнула.
– У нас хранятся две копии. Пожалуйста, распишитесь в регистрационном журнале.
Антоний расписался там, где указала Ливия. Его соратники сделали то же самое.
– Я зачитаю завещание на ступенях храма во время похорон, – сказал Антоний, сжимая в руке завещание. – Вы и ваши жрицы будете сопровождать меня?
Ливия кивнула, и небольшая группа женщин в одеяниях шафранового цвета последовала за Антонием и двумя центурионами. Консул и его спутники прошли через зал храма к главному выходу. Юлия старалась не отставать от мужчин, пока все не вышли на освещенную ярким солнцем лестницу храма. Она остановилась позади Марка так близко, что могла бы коснуться его, но вокруг было слишком много глаз. Антоний начал свою речь, а Юлия не спускала глаз с широкой спины Марка.
На площади перед храмом собралась огромная толпа, узнавшая о похоронах по объявлениям на форуме.
Согласно последним изменениям завещания, своим главным наследником Цезарь назначил племянника Октавиана. Сады вдоль Тибра передавались гражданам Рима для использования их как парка. Вторым наследником назначался Брут, один из его убийц. При упоминании этого пункта завещания в толпе поднялся ропот.
– Граждане Рима пришли на форум в последний раз взглянуть на своего преданного погибшего друга, – закончил речь Антоний, давая знак толпе приблизиться к гробу, готовому для кремации. Когда парод зашумел, как разбуженный улей, и стал проталкиваться вперед к похоронным носилкам из слоновой кости, приготовленных для жертвоприношения, Марк обернулся к Юлии.
– Как ты себя чувствуешь? – быстро спросил он. Она собралась ответить, но отвела от него взгляд, услышав за собой голос Ливии.
– Ты идешь, Юлия Розальба?
Юлия бросила отчаянный взгляд на Марка и покорно повернулась к Ливии.
– Иду, – ответила она.
Сделав безуспешную попытку поговорить с Юлией, Марк стал спускаться вниз по лестнице.
Чуть отстав, весталки последовали за толпой. Антоний продолжил похоронную речь, напомнив народу о том, что сенаторы давали клятву заботиться о безопасности Цезаря, и перечислил все почести и награды, которыми он удостоил умершего; говорил о его победах, любви и заботе о государстве, а так же о вероломстве убийц, постепенно разжигая гнев слушателей. К тому времени, когда он показал разрезы на окровавленной одежде Цезаря, толпа уже ревела.
Разгневанные люди напирали, цепь солдат сдерживала их перед гробом, уже подожженным магистратами. Некоторые из них, найдя палки, подожгли их в погребальном огне и бросились бежать, намереваясь поджечь дома убийц. Толпа устремилась за ними, спотыкаясь, падая и толкаясь, охваченная жаждой разрушения.
Встревоженный происходившим, Марк подбежал к Ливии.
– Следуйте за мной, я дам вашим женщинам охрану. Весталки быстро направились за ним к лестнице храма. Марк шел с обнаженным мечом, открыл двери храма и впустил всех внутрь. Когда Юлия проходила мимо него, он тихо произнес:
– Береги себя. Я что-нибудь придумаю.
Юлии хотелось остановиться, но она довольствовалась тем, что посмотрела в его темные глаза долгим любящим взглядом, а затем поспешила за остальными.
* * *
К вечеру все было кончено – дома Брута и Кассия сгорели дотла, зал заседания сената разрушен, убийцы бежали из города. Погребальный костер все еще горел на форуме, отбрасывая оранжевые блики на соседние здания. Слухи о происходящем в городе проникали в и храм, и Марго фонтаном извергала самые невероятные сплетни. Сейчас, когда реальная опасность миновала, она была рада любому лакомому кусочку, словно щенок объедкам.
– А дом Брута все еще тлеет, – удовлетворенно сообщила она. – Ничего от него ни осталось, кроме кучи дымящих головешек. Это как раз то, чего он заслужил.
– А особняк моего деда?
– Слуги успели погасить пламя и спасти дом – в любом случае, Каска не являлся главным в этой шайке. После зачтения завещания весь гнев граждан сосредоточился на Бруте.
