— Не важно, — обрывает Генри, поправляя очки. — Мы и без
того знаем, что именно тебе приснилось.
«Еще бы, мы все там были», — дрожит у него на кончике языка,
но так и не срывается с губ. В четырнадцать лет он уже достаточно умен, чтобы
знать: не всякая правда на пользу. «Положено — сыграно», как говорят они, когда
играют в джин рамми или канасту, и кто-то, как последний кретин, очертя голову
сбрасывает карты. Если он выскажется вслух, значит, придется с этим жить. Если
же нет… Может, все само собой уладится.
— Не думаю, что сон твой, — качает головой Пит. — По-моему,
это сон Даддитса, и мы все…
— Насрать, что ты думаешь! — взрывается Джоунси, так грубо,
что остальные теряются. — Это был сон, я намереваюсь выбросить его из головы.
Мы все должны выбросить его из головы, верно, Генри?
Генри поспешно кивает.
— Пойдем в дом, — предлагает Пит. — Ноги заме…
— Вот что, — говорит Генри, и все трое нервно смотрят на
него. Потому что в тех случаях, когда нужен лидер, Генри берет эту роль на
себя.
И если вам это не нравится, неприязненно думает он,
действуйте сами, посмотрим, как справитесь. Это вам не хухры-мухры, уж можете
поверить.
— Что? — Бив хочет сказать: «что еще?»
— Когда поедем к Госслину, нужно позвонить Дадсу. На случай,
если он расстроился.
Ему никто не отвечает. Все потрясены идеей звонка
слабоумному другу. Генри спохватывается, что Даддитсу, вероятно, ни разу в
жизни никто не звонил. Это будет первый.
— А что… похоже, он прав, — соглашается Пит и немедленно
захлопывает ладонью рот, словно сказал что-то недозволенное.
Бивер, почти голый, если не считать идиотских трусов и
совершенно непристойной куртки, трясется в ознобе. Шарик леденца торчит на
конце изжеванной палочки.
— Когда-нибудь эта штука застрянет у тебя в глотке, — бурчит
Генри.
— Вот и ма то же говорит. Пошли? Я совсем заледенел.
Они направляются к дому, где ровно через двадцать три года
закончится их дружба.
— Как, по-вашему, Ричи Гренадо в самом деле мертв? —
спрашивает Бивер.
— Не знаю и знать не хочу, — говорит Джоунси и оборачивается
к Генри: — Ладно, позвоним Даддитсу. У меня есть свой номер. Так что расходы —
за мой счет.
— Свой телефон? — завидует Пит. — Ну и везет же некоторым!
Твои предки бессовестно тебе потакают, Гэри.
Самый верный способ достать Джоунси. Обычно при упоминании
своего имени он мгновенно лезет в бутылку, но не сегодня. Не до того.
— Во-первых, это на день рождения, и во-вторых, мне
приходится платить за междугородные звонки из карманных денег, так что не
возникай. И потом, ничего не было, ничего не было, усекли?
И они все кивают. Ничего не было. Ничего, мать твою, не…
3
Порыв ветра толкнул Генри вперед, едва не на проволоку. Он
пришел в себя, стряхивая воспоминания, как тяжелое пальто. Тоже, нашли время
лезть в голову (правда, для воспоминаний подобного рода подходящее время вряд
ли найдется). Столько прождать Андерхилла, почти отморозить яйца, чтобы не
упустить единственный шанс отсюда выбраться, и теперь это! Да Андерхилл мог
просто пройти мимо, пока он торчал тут, грезя наяву, и оставить его гнить в
выгребной яме.
Но Андерхилл не прошел мимо. Он стоял по другую сторону
изгороди, сунув руки в карманы и глядя на Генри. Снежинки садились на
прозрачный панцирь его маски, тут же таяли и сбегали по пластику, как…
Как слезы Бивера в тот день, подумал Генри.
— Вам следует вернуться в коровник, к остальным, — сказал
Андерхилл, — иначе в снеговика превратитесь.
Язык Генри примерз к зубам. Его жизнь без преувеличений
зависела от того, что он скажет этому человеку, а он не мог придумать, с чего
начать. Не мог даже слова вымолвить.
К чему трудиться? — поинтересовался ехидный внутренний
голос, голос тьмы, его старой подруги. В самом деле, к чему трудиться? Почему
бы просто не позволить им, сделать то, о чем ты давно мечтал?
Потому что теперь речь идет не только о нем. Потому что
теперь приходится думать не только о себе. И все же говорить он не мог.
Андерхилл постоял еще немного, глядя на него. Руки в
карманах. Откинутый капюшон открывает коротко стриженные русые волосы. Снег
тает на маске, которую носят только солдаты, но не задержанные, потому что
задержанным она не понадобится: задержанным, как и серым человечкам, уже
вынесен приговор.
Генри пытался заговорить и не мог, не мог. Ах, Господи, на
его месте должен был стоять Джоунси, не он, у Джоунси язык куда лучше подвешен.
Сейчас Андерхилл уйдет, оставив его наедине с кучей «может быть» и «что, если
бы».
Но Андерхилл задержался.
— Неудивительно, что вы знаете мою фамилию… мистер Генрейд?
Вас так зовут?
— Девлин. Вы считали мое имя. Я Генри Девлин.
Генри с величайшей осторожностью просунул руку между
проволокой. Но Андерхилл, не шевелясь, бесстрастно уставился на нее, и Генри
втянул руку в свой новообретенный мир, чувствуя себя идиотом и ругая себя за
это последними словами. Можно подумать, они на званом обеде и его только что,
как говорится, осадили.
Андерхилл учтиво кивнул, словно они в самом деле были на
званом обеде, а не среди снежных смерчей, в режущем глаза сиянии.
— Вы знаете мое имя, потому что присутствие пришельцев в
Джефферсон-тракт вызвало телепатический эффект низкого уровня, — улыбнулся
Андерхилл. — Звучит глупо, когда выскажешь это вслух, верно? Но ничего не
поделаешь. Однако воздействие преходяще, вполне безвредно и слишком слабое,
чтобы годиться для чего-то, кроме карточных игр, а мы сегодня слишком заняты,
чтобы тратить время на подобные глупости…
Язык Генри наконец обрел подвижность.
— Вы вряд ли явились сюда в метель только потому, что я знал
ваше имя, — сказал Генри. — Скорее потому, что я знал имя вашей жены. И дочери.
Улыбка Андерхилла не изменилась.
— Может, и так. В любом случае предлагаю разойтись и
отдохнуть. День выдался долгий и трудный.
Он зашагал вдоль изгороди, в направлении припаркованных
трейлеров и прицепов, Генри едва поспевал за ним, хотя приходилось напрягать
силы: снегу намело не меньше, чем с фут, и никто не утоптал его с этой стороны.
Со стороны мертвых.
— Мистер Андерхилл! Оуэн! Остановитесь на секунду и
послушайте. Мне нужно сказать вам что-то важное.
