— Генри… тебя так зовут… верно? Генри?.. Генри, какое
отношение это имеет к нашей нынешней…
— Самое прямое. И если не хочешь нести большую часть
ответственности за гибель жизни на космическом корабле Земля, если, разумеется,
не считать жизнью кучи межзвездных кудзу, советую заткнуться и слушать.
Пауза. А потом:
— Слушаю.
— Сапрофиты — доброкачественные бактерии-паразиты. Они живут
в наших внутренностях, и мы каждый день глотаем их с молочными продуктами. Со
сладким ацидофильным молоком, например, и с йогуртом. Мы даем им среду
обитания, и они дают нам кое-что взамен. Лактобактерии, например, улучшают
пищеварение. Хорьки — в обстоятельствах, обычных для каких-то иных миров, с
совершенно иной, чем у нас, экологией — вырастают дюйма на два, не больше.
Думаю, что, оказавшись в женском организме, они могут как-то влиять на
воспроизведение, но не убивают. Никого. Просто живут в кишечнике. Мы даем им
пищу, они пробуждают в нас телепатические способности. Честный обмен. Только
они также превращают нас в телеканалы. Мы — ТВ серых человечков.
— И ты знаешь все это, потому что в тебе живет такая же тварь?
— В голосе Андерхилла не было отвращения, но Генри ясно ощутил его в мозгу
собеседника: жгучее, пульсирующее, как щупальца осьминога. — Один из так
называемых нормальных хорьков?
— Нет. Пока нет. Кажется.
— В таком случае, откуда ты взял все это? Или просто
сочиняешь? Разыгравшееся воображение? Пытаешься выписать себе пропуск на волю?
— По-моему, совершенно не важно, откуда мне все это
известно, Оуэн, но ты понимаешь, что я не лгу. Ты же читаешь мои мысли.
— Да, ты думаешь, что говоришь правду. Больше я ничего не
знаю. Или воображаешь, что я херов ясновидящий? Всю жизнь читал ваши сраные
мысли? Как глубоко я, по-твоему, могу проникнуть?
— Не знаю. Должно быть, немного глубже, если байрум
распространится, но до меня тебе далеко.
— Потому что ты другой. — Скептицизм, не только в голосе, но
и в мыслях Андерхилла.
— Приятель, до сегодняшнего дня я и понятия не имел,
насколько другой. Но не обращай внимания. Я хочу, чтобы ты понял главное: серые
опарафинились по самое некуда. Наверное, впервые в истории они вступили в
настоящую битву за власть, прежде всего потому, что хорьки, попадая в человека,
превращаются из сапрофитов в злокачественных паразитов. Не перестают есть и не
перестают расти. Это рак, Андерхилл, особая форма рака. Во-вторых, байрум. Пока
что он в отличие от иных планет с трудом выживает в нашем мире. Ученые и
эксперты, которые правят этим родео, думают, что холод замедляет его развитие,
но я так не считаю, вернее, считаю, что причина не только в этом. Не могу
сказать с уверенностью, потому что они тоже ничего не понимают, но…
— Стоп, стоп… — В темноте мелькнула короткая вспышка: это
Андерхилл зажег еще одну сигарету, которую тоже съест ветер. — Ты сейчас имел в
виду не медиков, верно?
— Нет.
— Воображаешь, будто общаешься с серыми человечками.
Телепатически.
— По-моему… с одним из них. Можно сказать, между нами
налажена бесперебойная связь.
— С тем Джоунси, о котором ты говорил?
— Оуэн, я не уверен. Не до конца. Но главное, они
проигрывают. Я, ты, люди, которые были с тобой у корабля, все мы, возможно, не
встретим нынешнее Рождество. Не стану врать. Мы получили высокие
концентрированные дозы. Но…
— Я-то уж точно, — перебил Оуэн. — И Эдвардс тоже,
проявилось мгновенно, как на полароиде.
— Но даже если байрум в самом деле скрутит тебя, не думаю,
что ты можешь разнести его так уж широко. Не настолько он опасен. В амбаре есть
немало людей, которые так его и не подхватят, сколько бы зараженных там ни
оказалось, а если и подхватят, то свалятся с байрумом вторичным, или Рипли, как
тебе угодно.
— Лучше байрум.
— О'кей. Они смогут, в свою очередь, передать его кое-кому,
но в очень слабой форме, которую можно назвать байрум-три. Вполне вероятно, что
и этим дело не закончится, но уж для того, чтобы разглядеть байрум-четыре,
понадобится микроскоп или анализ крови. Потом он исчезнет.
— Не забывай о мгновенном воспроизведении.
— Первое: серые — возможно, не что иное, как системы
доставки байрума — уже уничтожены. Те, кого не убила среда, как микробы в конце
концов прикончили марсиан в «Войне миров», расстреляны из пулеметов. Все, кроме
одного… возможно, того, от которого я получаю информацию. Но в физическом
смысле его тоже не существует. Второе: хорьки не сработали. Как любой рак, они
в конце концов пожирают сами себя. Те же, которые прогрызают себе дорогу и
выходят наружу из прямой кишки, быстро погибают в неблагоприятной для них
внешней среде. Третье: байрум тоже не так действенен, но если ему дать время
вырасти и найти места обитания, он может мутировать. Научится
приспосабливаться. Может быть, править.
— Мы собираемся стереть это место с лица земли, — сказал
Андерхилл. — Превратить весь Джефферсон-тракт в выжженную зону.
Генри едва не завопил от бессильной злости, и, вероятно,
что-то выплеснулось наружу. Послышался глухой стук. Андерхилла отшвырнуло к
стене, ударило спиной о потемневшие доски.
— То, что вы здесь творите, не имеет смысла, — процедил
Генри сквозь зубы. — Люди, которых вы заперли, не могут распространить грибок,
хорьки не могут распространить грибок, и байрум тоже не может распространяться
самостоятельно. Если ваши парни свернут палатки и просто уберутся отсюда,
природа позаботится о себе и сотрет всю эту бессмыслицу как ошибочное
уравнение. Думаю, серым пришлось показаться вам на глаза, потому что они на
хрен не верят тому, что происходит. Похоже, это был просто акт самоубийства,
вдохновляемый некоей серой версией мистера Курца. Они никак не могут осмыслить
собственное поражение. Их девиз: «Мы всегда выигрываем». Или «побеждаем».
— Откуда ты…
— Но тут в последнюю минуту, Андерхилл, может, и в последнюю
секунду, один из них нашел человека, поразительно отличающегося от остальных.
Такого, с которым способны войти в контакт не только серые, но хорьки и даже
байрум. Он ваша «Тифозная Мэри». И уже выбрался из секретной зоны, сводя все,
что вы здесь сделали, к нулю.
— Гэри Джоунс.
— Совершенно верно.
— Что делает его не таким, как все?
Как ни больно было Генри касаться этой темы, все же
приходилось кое-что открыть Андерхиллу.
— Он, я и еще двое друзей, теперь погибших, когда-то знали
человека, который был абсолютно другим. Другим в корне. Настоящий телепат, без
всякого байрума. Он каким-то образом повлиял на нас. Повстречай мы его, когда
стали старше, вряд ли такое было бы возможно, но в том возрасте мы были
особенно… уязвимы, так сказать, к тому, что он нам дал. Потом, годы спустя,
кое-что случилось с Джоунси, правда, не имеющее отношения к этому
необыкновенному мальчику.
