— Привет, ма, — как ни в чем не бывало говорит Джози,
протягивая ей сумочку. — Дадди нашел моих БарбиКена. Я застряла…
Остальное тонет в радостном визге. Генри в жизни не слышал
таких криков, и хотя все это чудесно, его почему-то трясет в ознобе.
— Трахни меня, Фредди, — бормочет Бивер, правда, себе под
нос.
Джоунси держит за руку Даддитса, напуганного суматохой.
Пит смотрит на Генри и слегка кивает. Мы молодцы.
Генри отвечает кивком. Еще бы!
Может, это не их звездный час, но что-то очень близкое. И
едва рыдающая миссис Ринкенхауэр сжимает дочь в объятиях, Генри трогает
Даддитса за плечо. Когда тот оборачивается, Генри целует его в щеку.
Добрый старый Даддитс, думает он. Добрый старый…
6
— Вот он, Оуэн, — тихо предупредил Генри. — Поворот 27.
Видение гостиной Кэвеллов лопнуло, как мыльный пузырь, и
Оуэн взглянул на дорожный знак:
ПОВОРОТ № 27 — КАНЗАС-СТРИТ, ДЕРЖИТЕСЬ ПРАВОЙ СТОРОНЫ.
В ушах все еще звенят счастливые, захлебывающиеся вопли.
— Ты как? — спросил Генри.
— Ничего. По крайней мере мне так кажется. — Он прижался к
пандусу, и гигантские колеса «хамви» покатили по сугробам. Часы на приборной
доске сдохли, как и те, что на руке Генри, но Оуэну показалось, что небо едва
заметно посветлело. — После того как спустимся вниз, направо или налево? Говори
сейчас, потому что останавливаться я не рискну.
— Налево, налево.
В мигающем свете фонарей Оуэн прижался к левой стороне,
справился с очередным заносом и повел машину по Канзас-стрит. Здесь недавно
прошел снегоочиститель, но полотно дороги уже снова замело.
— Похоже, снег кончается, — сказал Генри.
— Да, но ветер как с цепи сорвался. Хочешь поскорее увидеть
его? Даддитса?
— Немного нервничаю, но, в общем, да, — ухмыльнулся Генри,
качая головой. — Даддитс, старина… Когда он рядом, у тебя на душе праздник. Он…
это что-то. Сам увидишь. Жаль только, что врываемся к ним в такую рань.
Оуэн пожал плечами. Что тут поделаешь?
— Они уже четыре года живут в новой квартире, но я ни разу
там не был, — сказал Генри и, сам того не сознавая, перешел на мысленное
общение:
Переехали после смерти Элфи.
А ты…
И вместо слов возникает картина: люди в черном под черными
зонтиками. Кладбище в дождь. Гроб на козлах с резной эпитафией: «Покойся с
миром, Элфи».
Нет, пристыженно признался Генри. Никто из нас там не был.
?
Но Генри не знал, почему они не явились на похороны, хотя на
ум пришла фраза: «Движущийся палец пишет; написав, движется дальше». Даддитс
был важной (не то слово, жизненно важной) частью из детства. Но как только
связь прервалась, всякий возврат к прежнему был слишком болезненным. Одно дело
— болезненным, другое — ненужно болезненным. Но теперь Генри кое-что понимал. Образы,
которые он ассоциировал с депрессией и возрастающей уверенностью в
неотвратимости самоубийства: струйка молока на подбородке отца, широченный зад
Барри Ньюмена, исчезающий в дверях кабинета, — скрывали другой, более сильный,
более действенный: образ Ловца снов. Разве не в нем истинный источник его
отчаяния? Величие теории Ловца снов в сочетании с банальностью… нет,
ничтожностью целей, для которых он использовался? Употребить способности
Даддитса на то, чтобы найти Джози Ринкенхауэр, все равно что открыть квантовую
физику, и с ее помощью сляпать очередную видеоигру. И при этом считать, будто
это все, на что способна квантовая физика. Конечно, они совершили доброе дело:
не будь их, Джози Ринкенхауэр погибла бы в трубе, как крыса в бочке с водой. Но
будем честны: в конце концов не будущего же нобелевского лауреата они спасли…
Я просто не могу поспеть за тем, что творится у тебя в
голове, неожиданно пожаловался Оуэн, но, похоже, ты слишком высокого мнения о
себе! Нечего нос задирать. Какая улица?
Уязвленный Генри злобно уставился на него.
— Последнее время мы сюда не приезжали, понятно? И давай на
этом закончим.
— Как угодно, — сказал Оуэн.
— Но мы посылали открытки к Рождеству, ясно? Каждый год,
поэтому я и знаю, что они переехали на Дирборн-стрит, 14, Уэст-Сайд. Это третья
улица отсюда.
— Ладно, ладно, успокойся.
— Трахни свою мать и сдохни, нашелся тоже…
— Генри…
— Мы просто потеряли связь, так бывает. Возможно, не с
такими, как ваше высочество, принц Совершенство, но для остальных… для
остальных… — Генри опустил глаза, увидел стиснутые кулаки и усилием воли разжал
пальцы.
— Я же сказал, ладно.
— Возможно, принц Совершенство до сих пор не забыл никого из
друзей, даже тех, с кем рядом на горшке сидел. Должно быть, обязательно съезжаетесь
раз в год, поменяться лифчиками, похвастаться новыми записями «Мотли Крю» и
поесть салата с тунцом, как в школьном кафетерии.
— Прости, если расстроил тебя.
— Можешь кусаться, я не обижаюсь. Не зря же ведешь себя так,
будто мы бросили его, как последние… — Что, разумеется, недалеко от истины.
Оуэн, ничего не ответив, продолжал вглядываться в вихрящийся
снег: боялся пропустить табличку с названием улицы в сереньком свете раннего
утра… вот она, перед носом! Снегоочиститель, проходивший по Канзас-стрит,
завалил конец Дирборн, но Оуэн надеялся, что «хамви» пройдет.
— Не то чтобы я совсем забыл о нем, — продолжал Генри,
сначала мысленно, потом перейдя на слова. Думать о Даддитсе означало выдать
себя с головой. — Мы все помнили его. Мы с Джоунси собирались навестить его
весной. Но Джоунси попал в аварию, и у меня все из головы вылетело. Неужели это
так удивительно?
— Вовсе нет, — мягко сказал Оуэн, резко повернул руль
вправо, потом влево, чтобы машина не пробуксовывала, и нажал на акселератор.
«Хамви» с такой силой ударился в плотную стену снега, что их отбросило на
сиденья. Но мощная машина все-таки пробила завал, и Оуэн едва успел вывести
грузовик на середину мостовой, чтобы не сбить припаркованные по обочинам
автомобили.
— Не желаю быть объектом праведного негодования того, кто
собирался поджарить живьем несколько сотен ни в чем не повинных людей, —
проворчал Генри.
Оуэн обеими ногами нажал на тормоз, отчего их вновь
тряхнуло, а «хамви» пошел юзом.
