— Разве такое возможно? — прошептал Джоунси.
Он стоял у стола, заложив руку за спину, словно позируя для
портрета. Но свидетельство было налицо, если глаза его не обманывали. Комната
увеличилась в размерах.
Генри должен прийти. Если с ним Даддитс, значит, мистер Грей
нигде не скроется, сколько бы машин ни менял, потому что Даддитс видит линию.
Он привел их во сне к Ричи Гренадо, позже, наяву, — к Джози Ринкенхауэр, и
теперь станет направлять Генри, так же легко, как нацеленная на лисью нору
гончая — своего хозяина. Беда в форе, проклятой форе, которую сумел заполучить
мистер Грей. Час, не меньше, а то и больше. И как только мистер Грей сбросит
собаку в шахту опоры № 12, все кончено. Теоретически, правда, еще есть время
перекрыть подачу воды в Бостон, но разве Генри убедит кого-то предпринять столь
экстренные, грозящие бедой, разрушительные меры? Весьма сомнительно. А те люди,
вдоль всего акведука, к которым вода попадет сразу же? Шестьдесят пять тысяч в
Уэйре, одиннадцать — в Этоле и сто пятьдесят — в Уорчестере. У них останется
всего несколько недель жизни. А может, и дней.
Неужели нет способа задержать сукина сына? Дать Генри шанс
поймать его?
Джоунси поднял глаза к Ловцу снов, и в комнате что-то тут же
изменилось… какой-то вздох, вроде того звука, что, как принято думать, издают
духи на спиритических сеансах. Но это не дух, откуда тут дух?
Все же Джоунси поежился. Глаза наполнились слезами. На
память пришла строчка из Томаса Вулфа: «Все потеряно: камень, лист, ненайденная
дверь».
Томас Вулф, считавший, что тебе больше не суждено вернуться
в дом родной.
— Даддитс? — прошептал он. Волоски на затылке встали дыбом.
— Даддитс, это ты?
Никто не ответил… но, взглянув на стол, где валялся
бесполезный телефон, он обнаружил, что добавилось кое-что новое. Не камень, не
лист, не ненайденная дверь, а доска для криббиджа и колода карт.
Кто-то хотел сыграть с ним.
13
Болит. Теперь все болит. Везде. Сильно. Мама знает: он
сказал маме. Иисус знает: он сказал Иисусу. А Генри не сказал. У Генри тоже все
болит, Генри устал и очень печальный. Бивер и Пит на небесах, где восседают
подле Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли, отныне и вовеки веков, ради
Бога, о Господи! От этого ужасно грустно, они были хорошими друзьями и никогда
не смеялись над ним. Однажды они нашли Джози, и как-то видели высокого такого
парня, ковбоя, а еще играли в игру.
Это тоже игра, но раньше Пит все повторял: «Даддитс, не
важно, выиграешь ты или проиграешь, главное, КАК играть», но теперь это важно,
так сказал Джоунси, пока Джоунси трудно расслышать, но скоро будет получше,
очень скоро. Если бы только боль унялась. Даже перкосен не помог. В горле
скребет, тело трясется, а в животе противно ноет, вроде как хочется сделать
пук-пук, вроде как, но на самом деле ему вовсе не хочется делать пук-пук, а
когда он кашляет, иногда во рту делается кровь. Неплохо бы поспать, но Генри и
его новый друг Оуэн, который был с ними в тот день, когда они нашли Джози, так
они все твердят: «Если бы мы могли задержать его, если бы мы могли выиграть
время…» — и поэтому приходится не спать и помогать им, но нужно закрывать
глаза, чтобы услышать Джоунси. А они думают, что он спит. Оуэн говорит: «Не
стоит ли нам разбудить его, вдруг этот сукин сын свернет куда-нибудь?» А Генри
отвечает: «Говорю же, я знаю, куда он направляется, но мы разбудим Дадса как
раз перед 1-90, чтобы не гадать. А пока пусть поспит, Господи, как же он
измучен». И снова Генри, но на этот раз не вслух. Мысленно:
Если бы только задержать сукина сына.
Глаза закрыты. Руки сложены на ноющей груди. Дыхание
медленное. Мама велела дышать медленно, когда кашляешь. Джоунси не мертв. Не на
небесах вместе с Бивером и Питом. Но мистер Грей сказал, что Джоунси заперт, и
Джоунси ему поверил. Джоунси в офисе, ни телефона, ни факса, трудно связаться,
потому что мистер Грей злой и мистер Грей напуган. Боится, что Джоунси узнает,
кто на самом деле заперт.
Когда они болтали больше всего?
Когда играли в игру.
Игра.
Его снова трясет. Нужно как следует подумать, а это больно,
это крадет последние остатки сил, но теперь это больше, чем игра, теперь важно,
кто выиграет, а кто проиграет, поэтому он тратит силы, делает доску и карты,
Джоунси плачет, Джоунси думает, все потеряно, но Даддитс Кэвелл не потерялся,
Даддитс видит линию, линия идет к офису, и на этот раз он сделает куда больше,
чем просто вставит колышки.
Не плачь, Джоунси, говорит он, и слова, как всегда, звучат в
его мозгу отчетливо и ясно. Это глупый рот вечно коверкает их. Не плачь, я не
потерялся.
Глаза закрыты. Руки сложены.
Там, в офисе Джоунси, под Ловцом снов, Даддитс играет в
игру.
14
— Я засек собаку, — устало сообщил Генри. — Собрата
Перлмуттера по несчастью. Я его засек. Мы немного ближе к ним. О Господи, если
бы только нашелся способ попридержать его!
Пошел дождь, и Оуэн от души надеялся, что они успеют
пересечь зону заморозков, прежде чем снег превратится в слякоть. Ветер
буйствовал с такой силой, что «хамви», казалось, вот-вот слетит с шоссе. Был
уже полдень, а они все еще ехали между Сейко и Бидфордом. Оуэн глянул в
зеркальце заднего обзора на Даддитса. Глаза закрыты, голова на спинке сиденья,
исхудавшие руки сложены на груди. Лицо зловеще пожелтело, но из уголка рта
тянется ярко-красная ниточка.
— Твой друг может помочь? — прошептал Оуэн.
— Думаю, пытается.
— Вроде ты сказал, что он спит.
Генри повернулся, взглянул на Даддитса и вздохнул:
— Я ошибся.
15
Джоунси сдал карты, сбросил две из своей взятки в криб, взял
другую взятку, за Даддитса, и добавил в криб еще две.
— Не плачь, Джоунси. Не плачь. Я не потерялся.
Джоунси поднял глаза к Ловцу снов в полной уверенности, что
слова исходят оттуда.
— Я не плачу, Дадс. Аллергия чертова, только и всего. Но
если ты хочешь играть…
— Два, — объявил голос из Ловца снов.
Джоунси выложил двойку из взятки Даддитса — неплохое начало,
— потом сыграл семеркой из своей. Всего, значит, девять. У Даддитса на руках
шестерка, вопрос в том, станет он или нет…
— Шесть за пятнадцать, — прозвучал голос из Ловца снов. —
Пятнадцать за два. Поцелуй меня в задницу!
Джоунси невольно засмеялся. Это, конечно, Даддитс, сомнений
нет, но до чего же похоже на Бива!
