— Я пытаюсь придумать, как лучше поступить, — сказал
Джоунси. — Наверное, когда Пит и Генри вернутся, мы вас проводим. Сколько
человек было в вашей компании?
Маккарти, казалось, не сразу сообразил, о чем речь. Это,
заодно со спотыкающейся походкой, еще больше укрепило Джоунси в уверенности,
что парень перенес настоящий шок. Интересно, возможно ли такое после
единственной ночи, проведенной в лесу, и как бы выглядел он сам на месте
Маккарти?
— Четверо, — выговорил тот после минутного размышления. —
Совсем как и вас. Мы охотились попарно. Я был с приятелем, Стивом Отисом. Тоже
адвокат, как и я, из Скоухигана. Мы все оттуда, и эта неделя для нас… много
значит.
— Понимаю, — улыбнулся Джоунс. — Как и для нас.
— Так или иначе… я, видимо, задумался и сбился с пути. — Он
покачал головой. — Сам не понимаю, как это вышло. Я слышал Стива, временами
даже видел сквозь деревья его жилет и потом… просто не знаю. Наверное,
погрузился в свои мысли… лес для этого самое подходящее место, и — бац —
очутился в самой глуши. Кажется, сначала я пытался вернуться по собственным
следам, но тут совсем стемнело… — Он снова покачал головой. — В мозгах все
смешалось, но, да, нас было четверо, и, похоже, это единственное, в чем я
уверен. Я, Стив, Нэт Роупер и сестра Нэта — Бекки.
— Должно быть, они с ума сходят от тревоги.
Маккарти мгновенно растерялся и мрачно нахмурился: очевидно,
столь простая истина до него не доходила.
— Да… наверное. Ну конечно же! О Господи, Господи!
Джоунси едва сдержал улыбку. В таком состоянии Маккарти
удивительно напоминал персонажа картины «Фарго».
— Поэтому я и считаю, что вас следует немедленно туда
проводить. Если…
Не хотелось быть обузой…
— Мы вас отведем. Если сумеем. То есть если погода позволит.
— Да, погодка, — с горечью протянул Маккарти. — Уж эти
синоптики, с их чертовыми спутниками и Доплер-радарами! Казалось бы, можно
надеяться на верные прогнозы, так нет! Вот вам их «ясно, умеренно, холодно»,
можете радоваться.
Джоунси недоуменно уставился на раскрасневшуюся физиономию,
увенчанную слипшейся челкой редеющих каштановых волос. Он сам слышал последние
прогнозы — он, Пит, Генри и Бив, — и все предупреждали о возможном снегопаде в
ближайшие дни. Правда, кое-кто оговаривался «снег, переходящий в дождь», но
ведущий радиостанции Касл-Рок (едва ли не единственной, которую они ловили, да
и то с помехами) рассуждал насчет метелей, шести — восьмидюймовых заносах,
возможно, с северо-восточным ветром, если температура не поднимется и циклон не
уйдет в сторону моря. Джоунси понятия не имел, откуда Маккарти слышал свой
прогноз, но уж точно не из Касл-Рока. А может, просто спутал, даже наверняка, и
ничего тут удивительного.
— Пожалуй, разогрею-ка я суп. Как насчет супа, мистер
Маккарти?
— Прекрасная мысль, — благодарно улыбнулся Маккарти. — Вчера
ночью и утром у меня ужасно болел живот, но теперь стало легче.
— Стресс, — кивнул Джоунс. — Меня бы на вашем месте
наизнанку выворачивало, а может, и в штаны бы наложил.
— Меня не рвало, — сказал Маккарти. — Уверен, что нет. Но… —
Он снова резко дернул головой. Нервный тик? — Не знаю. Все слилось в один
огромный кошмар.
— Теперь кошмару конец. — Джоунси чувствовал себя
престарелой клушкой, хлопочущей над цыпленком. Но ничего не поделаешь, парня
нужно как-то успокоить.
— Хорошо, — вздохнул Маккарти. — Спасибо. И я с
удовольствием съел бы суп.
— Какой хотите? Есть томатный, куриный и, кажется, банка
говяжьего.
— Куриный, — сказал Маккарти. — Мама, всегда говорила, что
лучшее лекарство от всех болезней — куриный бульон.
Он широко улыбнулся, и Джоунси изо всех сил постарался
скрыть потрясение. Зубы Маккарти оказались белыми и ровными, чересчур,
неестественно ровными для того, чтобы быть своими, выдававшими, однако, возраст:
сорок пять или около того. Но четырех по меньшей мере не хватало — верхних
клыков (которые отец Джоунси называл «зубами вампира») и двух передних внизу,
Джоунси не знал, как они называются. Однако был твердо уверен в одном: Маккарти
ничего не знал о потере. Ни один человек, помнящий о черных провалах в белом
частоколе, не будет обнажать их так бесстыдно, даже в подобных обстоятельствах.
Он повернулся к кухне, надеясь, что Маккарти не успел
увидеть его ошеломленное лицо и встревожиться. А может, и спросить, что
стряслось.
— Один куриный бульон. Заказ принят, придется чуточку
обождать. Как насчет поджаренного сыра к бульончику?
— Если это не слишком вас затруднит. И зовите меня Ричардом,
ладно? Или Риком, так даже лучше. Когда люди спасают мне жизнь, предпочитаю
быть с ними на короткой ноге, причем с самого начала.
— Рик так Рик.
Лучше бы тебе починить зубы, до того как предстанешь перед
другими присяжными, Рик.
Ощущение чего-то неладного становилось все сильнее. Опять
этот щелчок в мозгу, совсем как в тот момент, когда он почти угадал имя
Маккарти. Пока еще он был далек от сожалений по поводу того, что не подстрелил
этого типа при первой возможности, но в глубине души уже жалел о том, что черт
не увел Маккарти за сто миль от его дерева и его жизни.
2
Он уже поставил бульон на плиту и резал сыр на сандвичи,
когда рванул первый порыв ветра — пронзительный вопль, заставивший дом натужно
скрипнуть и яростно взметнувший снежную пелену. На какое-то мгновение даже
костлявые закорючки сгоревших деревьев в Ущелье были стерты, сметены, и за
окном встал огромный белый призрак, словно кто-то взял на себя труд вывесить
гигантский киноэкран.
Впервые за все время Джоунси почувствовал легкую тревогу, не
только за Пита и Генри, вероятно, возвращавшихся в эту минуту из магазина на
«скауте» Генри, но и за Бивера. Конечно, если кто и знал здешние леса, так это
Бивер, но разве можно ориентироваться в этой завирухе, «все ставки аннулированы»,
еще одно изречение его никчемного отца, не такое точное, как «удачу за деньги
не купишь». Правда, Бивер мог найти дорогу по шуму генератора, но, как верно
сказал Маккарти, в лесу, да еще в метель, сложно определить, откуда идет звук.
Особенно при разгулявшемся ветре…
Мать научила его стряпать с дюжину простых блюд и в том
числе делать сандвичи с расплавленным сыром. «Сначала положи немного
горчекашек, — наставляла она (горчекашками Джанет Джоунс назвала горчицу, от
слов «горчица и какашки»), — намажь маслом хлеб, именно хлеб, а не сковороду,
иначе получишь поджаренный хлеб с кусочками сыра, и ничего больше». Он до сих
пор не понимал, в чем тут разница и каким образом намасленная сковорода может
повлиять на конечный результат, но свято следовал заветам матери, хотя считал
сплошной морокой смазывать верхнюю сторону хлеба, пока поджаривается нижняя. Но
точно так же снимал резиновые сапоги, входя в дом, потому что мать считала,
«будто от них ноги горят». Джоунси понятия не имел, что это означает, но и
сейчас, приближаясь к сорокалетнему рубежу, стаскивал сапоги, как только
переступал порог.
