Не могу! — откликается Джоунси, продолжая кататься по полу.
Он чувствует, как что-то меняется, исподволь, постепенно, но вот что? — Не
могу, он снова сломал мне бедро, сукин сын сломал…
И вдруг понимает, что происходит: боль откатывается назад.
Все равно что смотреть перематывающуюся кассету: молоко течет из стакана в
пакет, цветок, который должен расцвести, благодаря чуду неподвластной бегу
времени фотографии, наоборот, свертывает лепестки.
Причина становится очевидной, когда он опускает глаза и
видит ярко-оранжевую куртку, купленную когда-то матерью в «Сирее», перед первой
поездкой в «Дыру в стене», когда Генри раздобыл оленя, и все они вместе убили
Ричи Гренадо и его приятелей, убили сном, возможно, не намереваясь делать
этого, но тем не менее все же сделали.
Он снова стал мальчишкой, четырнадцатилетним мальчишкой, и
избавился от боли. Немудрено: бедро будет сломано только через двадцать три
года. И тут в мозгу все с грохотом сходится вместе, валится на свои места: нет
и не было никакого мистера Грея. Мистер Грей живет в Ловце снов, и нигде больше.
Он реален не более чем боль в бедре.
Я защищен, думает он, вставая. Ни пятнышка байрума. И в моей
голове не просто воспоминания, а истинный призрак в машине. Он — это я. Господи
боже, мистер Грей — это я.
Джоунси вскакивает и пускается бежать, так быстро, что едва
не влепился носом в угол. Но устоял: ловкие быстрые ноги четырнадцатилетнего
подростка несут его вперед. И никакой боли, никакой боли!
Следующий коридор ему знаком. Здесь стоит каталка с судном.
Мимо нее осторожно семенит на тонких ножках олень, которого он видел тогда в
Кембридже перед наездом. Вокруг бархатистой шеи широкий ошейник, с ошейника
огромным амулетом свисает его магический кристалл. Джоунси мчится мимо оленя,
который смотрит на него огромными кроткими глазами.
Джоунси! Уже близко. Совсем близко. Джоунси!
Джоунси удваивает скорость, ноги летят, молодые легкие дышат
свободно, никакого байрума, потому что он невосприимчив, нет никакого мистера
Грея, по крайней мере в нем, мистер Грей в больничной палате, и все время там
был, мистер Грей, эта фантомная боль в отрезанной конечности, которую до сих
пор чувствуешь, призрак в машине, призрак, подключенный к аппаратуре
жизнеобеспечения, и аппаратура жизнеобеспечения — это он.
Он сворачивает за очередной угол. Перед ним три открытые
двери. У четвертой, закрытой, стоит Генри. Ему четырнадцать, как и Джоунси. На
Генри тоже оранжевая куртка. Очки, как всегда, сползли на кончик носа, и он
отчаянно машет рукой.
Скорее! Скорее, Джоунси! Даддитс долго не продержится! Если
он умрет раньше, чем мы убьем мистера Грея…
Джоунси подлетает к Генри. Ему хочется раскинуть руки,
обнять друга, но времени нет.
Это я во всем виноват, говорит он Генри высоким юношеским
тенорком.
Не правда, отвечает Генри, глядя на него, со знакомым нетерпением,
внушающим в детстве такой ужас Питу, Биву и Джоунси: в отличие от них Генри
всегда думал наперед, всегда еле-еле удерживался, чтобы не прыгнуть в будущее,
оставив их всех позади. Они, похоже, всегда были гирями на его плечах.
Но…
Ты еще скажи, что Даддитс убил Ричи Гренадо, а мы — его
сообщники. Он был тем, кем был, Джоунси, и сделал нас теми, кто мы есть… но не
намеренно. Единственное, что он мог сделать намеренно, — завязать шнурки на
ботинках, разве не знаешь?
И Джоунси думает:
Агу? Соку?
Генри! Даддитс… держится ради нас, Джоунси. Я тебе говорил.
И держит нас.
В Ловце снов.
Верно. Ну что, будем стоять здесь и спорить, пока мир летит
к чертям, или…
Нужно прикончить сукина сына, говорит Джоунси и тянется к
дверной ручке. Над ней висит табличка с предупреждением:
ИНФЕКЦИИ НЕ ОБНАРУЖЕНО. IL N'Y A PAS D'INFECTION,
и внезапно он видит обе стороны медали, двойной смысл,
который не каждому дано распознать. Все равно что оптический обман Эшера.
Взгляни под одним углом, увидишь правду. Взгляни под другим, поймешь, что это
самая чудовищная ложь во всей вселенной.
Ловец снов, думает Джоунси и поворачивает ручку.
Палата — царство торжествующего байрума. Джунгли из
кошмарных снов, заплетенные лианами, ползучими растениями, лозами, перевитыми,
скрученными в кроваво-красные косы. Здесь несет серой и леденящим этиловым
спиртом, вонью пусковой жидкости, налитой во взбрыкнувший карбюратор морозным
январским утром. Хорошо еще, что не нужно бояться срань-хорьков, только не
здесь, они на другом луче Ловца в другом месте и времени. Байрум пока остается
проблемой Лэда, колли, незначительной фигуры во всей этой истории.
Телевизор включен, и хотя экран зарос байрумом, все же на
поверхность упорно пробиваются призрачные черно-белые фигуры. Мужчина волочит
труп собаки по цементному полу, пыльному, усыпанному мертвыми осенним листьями.
Странное помещение напоминает склеп из ужастиков пятидесятых, которые так любит
смотреть Джоунси. Но это не склеп: слышится глухой плеск бегущей воды.
В центре пола — круглая ржавая крышка с выдавленными на
поверхности буквами МУВС — Массачусетское управление водоснабжения. Буквы
выпирают даже сквозь красноватую корку. Еще бы! Для мистера Грея, чья
физическая сущность погибла еще там, в «Дыре в стене», они означают все.
Фигурально говоря, весь мир.
Крышка немного сдвинута, открывая полумесяц абсолютной
черноты. Джоунси сознает, что мужчина, который тянет пса, — он сам, и пес еще
не сдох. Его тело оставляет на цементе тонкий кровяной след, а задние лапы
подергиваются. Словно загребают.
Брось ты свое кино, рычит Генри, и Джоунси оборачивается к
лежащей на постели фигуре. Серому существу, прикрытому испещренной байрумом
простыней — до самой груди, плоской, безволосой, без сосков, без пор, серой
плоти, обтянутой серой кожей. Джоунси, даже не глядя, знает, что пупка тоже
нет, потому что эта тварь никогда не рождалась на свет. Он всего лишь детское
представление о жителе иного мира, воплощенное в жизнь подсознанием тех, кто
впервые столкнулся с байрумом. Они никогда не существовали как реальные особи —
пришельцы, инопланетяне. Серые, как физические тела, были созданы человеческим
воображением, вышли из Ловца снов, и эта мысль доставляет Джоунси некоторое
облегчение. Не его одного одурачили. По крайней мере это уже что-то.
И еще кое-что его радует: взгляд этих отвратительных черных
глаз. В них плещется страх.
16
— Я готов, — спокойно объявил Фредди, останавливая «хамви»,
проехавший еще три мили.
